Тёмный лорд (СИ)

Дневник проглотил чернила и тотчас послушно написал:

Я не спорю, что это хорошее воспоминание. Но назвать его самым счастливым, прости, не могу. Подлинное счастье — это месть и чувство справедливости.

Укусив кончик пера, Риддл поставил кляксу, и затем написал:

Око за око, зуб за зуб?

Дневник думал не больше минуты:

Это хорошо, но мало. Правильный принцип — три ока за око, три зуба за зуб. Разве не это девиз Лорда Волдеморта?

Поправив фонарь, Том провел ладонью по влажному лбу. Затем, схватив с яростью дневник, написал:

Ты передергиваешь мои слова и мысли.

Дневник зашелестел страницами, и затем выплюнул ответ.

Как трогательно, что ты стал заботиться о других! Расскажи об этом профессору Дамблдору — возможно, он признает тебя правильным Томом. Даже, глядишь, назовет любимым учеником: он всегда восхищался твоим талантом.

Глаза Риддла расширились: вместо чернил дневник отвечал кровью. Некоторое время он тупо смотрел на глянцевые страницы, а затем, выйдя из оцепенения, отбросил тетрадь в конец кровати.

*

Весной сорок четвертого года Европа, казалось, была пропитана запахом дыма. При отступлении маги Ордена СС заставляли пленных выкапывать трупы расстрелянных и сжигать их, обливая бензином. Маглы поговаривали, что немцы хотят скрыть следы преступлений. Однако весь Хогвартс был уверен, что за этим стоят темные обряды.

В воскресенье, тридцатого апреля, должен был состояться квиддичный матч Гриффиндора со Слизерином. Наступала Вальпургиева ночь, и будущие победители обещали устроить праздник. Гриффиндорцы — фейерверк и костюмированный бал; слизеринцы — гуляние факультета в холле. Хотя у слизеринцев был новый капитан, мало кто верил, что их команда повторит триумф сорок первого года. Это особенно бесило Лестрейнджа, который после завтрака не преминул высказать префекту все, что думал.

— Послушай, Рэй, — Риддл устало посмотрел на прозрачное небо, — все решают игроки, то есть вы. А мне и Деррик, и Роули говорили, что Крокетт лучший капитан.

— Ты хоть метлу не поднимаешь, но слушаются тебя все, — вздохнул Лестрейндж.

— Ты, кстати, не сильно-то возражал, — зевнул Том, глядя на прелую листву. — Вот и сказал бы, что Крокетт — тупой тролль. Ладно, пойду почитаю, — кивнул он приятелю.

Пройдя мимо нависавших башен, Риддл направился к замку. На небольшом покрывале сидела группа хаффлпаффцев, готовясь к контрольной по трансфигурации. Неподалеку шла в черной мантии профессор Мэррифот, левитируя стопку книг.

Через десять минут Том вошел в библиотеку и сел на любимое место возле большого окна. Достав рукопись на хеттском языке, он попытался углубиться в ее знаки.

— Привет! — Серая Дама зависла между стеллажами и с улыбкой смотрела на друга. — Как поживаешь?

— Да все по-прежнему, — кивнул ей Том. — Сел учить задания.

— Как та девочка, с которой никто не разговаривает? — заботливо спросило приведение. — Ночью она снова плакала в Северной башне. Я сказала Барону, но ему все равно.

— С Лукрецией не желает общаться ни один слизеринец, — постучал Том костяшками пальцев по столу. — Мать хочет, чтобы она помучилась.

— Не удивительно. Моя мать тоже ждала моего покаяния, — Серая Дама застыла над столом.

Поняв, что сказала лишнее, призрак стал кружить в проходе. Том, пытаясь снять неловкость, взглянул в окно. Кусты были покрыты легкой весенней дымкой, весело блестящей под матовыми солнечными лучами.

— У тебя не было родителей, — сказала Елена с сожалением. — А жить с родителями, поверь, сложно. Если у тебя умная или красивая мать, тебе всю жизнь надо будет доказывать, что ты не хуже ее.

— Эмили что-то такое говорила, — ответил Том. — Ее журили и говорили, что она, будучи француженкой, должна стыдиться ошибок во французском. Однажды ее даже высекли за плохую работу по passé composé.

— Совершенно верно, — голос Елены стал хриплым. — Только мне приходилось труднее: моя мать была основательницей Райвенкло. Иногда мы завидуем вам, сиротам, которые никому ничего не должны.

— А мы вам, — Том машинально согнул угол пергамента и посмотрел на резной бронзовый подсвечник.

— Я ненавидела слышать, насколько она умна. До сих пор вспоминаю, — Риддлу показалось, что ее призрачные щеки засветились, — тот миг, когда так похожий на тебя Салазар говорил, что бездари должны не высовываться!

«Справедливо говорил», — подумал Том, поиграв уголком страницы. Солнечный лучик весело забегал по парте, точно напоминая, что весна, несмотря на все горечи, остается весной.

— Вечная философия Салазара: у бесталанных и неуспешных не должно быть ни единого шанса. Вернее, не так: неуспешные должны понимать, что они низшие навсегда, — вздохнула Елена. — Тогда я была глупой девчонкой, мечтавшей доказать, что ничего особенного в матери нет, все дело в ее диадеме.

— Той, что сейчас видна на ее статуе? — с интересом спросил Том. Третьекурсники отошли от стеллажа и сейчас были хорошо видны коричневые коленкоровые переплеты старинных книг.

— Ты знаешь? — изумилась Елена. — Диадема придаёт ума, — привидение явно пыталось набраться храбрости. — И я… Я украла диадему матери.

— Вы… что вы сделали? — Том смотрел на призрака с интересом.

— Я украла диадему, — шёпотом повторила Серая Дама. — Прости, но я не хочу говорить об этом, — призрак перешел на фальцет, а затем помчался сквозь стену.

Том задумчиво посмотрел ей вслед. Читать расхотелось, и парень открыл дневник.

«Я узнал о диадеме Ровены», — написал Том. Дневник помолчал, а затем вывел:

Никогда не думал, что тебя интересуют бесполезные вещи. Для меня существует только одна полезная вещь — та, что поможет вырваться мне отсюда. Умоляю, освободи меня из этих страниц!

С минуту Риддл тупо смотрел в тетрадь, но затем желание поиздеваться взяло верх:

Ты должен сидеть здесь до самой моей смерти.

Ежедневник задумался, а затем страницу снова покрыли слова:

Тебя не трогает ничья боль, ничьи обиды, ничто, кроме себя, любимого. Будь у тебя хоть капля человечности, ты бы выпустил меня. Я страдал от пинков и побоев в приюте. Я так мечтал, что однажды за мной придет мама, уведет меня оттуда, мы купим елочные гирлянды в виде свечей, которые я видел в магазине на Оксфорд-стрит…

— Снова истерика, — пробормотал Том. — Неужели у меня такой же характер, как у Миртл?

Слизеринец прищурился на дробящий оконное стекло солнечный лучик. Возле соседнего стеллажа присели Дженни Сполдинг и Мона МакКейб. Парень прислушался к их трепу.

— …Сегодня она снова мне приснилась, — вздохнула Дженни. — Я до сих пор корю себя.

— Зря, — светловолосая Мона подвинула ее потрёпанный учебник по травологии. — Это случайный «Petrificus».

— Я целилась в Эллу. А у той девочки открылась чахотка… Мне тогда было страшно.

Том почувствовал, как на сердце закололо. Убийца Миранды сидела напротив него! Долгие три года он даже не надеялся узнать, чей именно «Petrificus» сделал это. Парень схватил ежедневник и лихорадочно написал:

Прекрати истерить! Скажи лучше, что сделал бы Лорд Волдеморт с человеком, который стал причиной гибели его лучшего друга.

Дневник помолчал, а затем выплюнул ответ:

Я бы заставил его испытать то же самое, что испытал мой друг. Месть сладка, если мерзавец знает, от чьей руки и за что он подох. Иначе будет, как с отцом.

Том задрожал от ярости. Его до сих угнетало, что Риддлы так и не узнали, за какую провинность они отправились в мир иной. Посмотрев, как Дженни поправила короткое платье, Том захлопнул дневник.

*

Квиддичный матч начинался ближе к вечеру. Больше всего Тому хотелось вернуться в гостиную, переодеться в пижаму и лечь отдыхать, однако звание префекта обязывало присутствовать на соревновании. Араминта трещала, что Вэйн, возможно, не заметит снитч. Глядя на перила мраморной лестницы, Том ехидно подумал, что именно Араминте, которая, как и он, не может поднять метлу, только и рассуждать о шансах на поражение Вэйна.