К заоблачному озеру

К Хан-Тенгри была только одна дорога, разведанная немецким ученым и альпинистом Готфридом Мерцбахером. Дорога эта шла через высочайшие хребты центрального Тянь-Шаня в долину ледника Иныльчек. Вверх по этому леднику поднялся Мерцбахер в 1903 году. Он увидел гигантскую ледяную реку, разделенную на два рукава горным хребтом, и в этом хребте определил местонахождение вершины, которую уйгуры назвали много веков тому назад Хан-Тенгри, Повелитель Духов.

Глубокое озеро с отвесными, скалистыми берегами преградило Мерцбахеру путь по северному рукаву ледника. Озеро это лежало на высоте 3600 метров, и путешественник вынужден был отказаться от переправы. Он двинулся к подножию Хан-Тенгри по другому, южному, рукаву Иныльчека.

Огромная площадь за озером осталась на картах Тянь-Шаня белым пятном, таинственным и неисследованным.

Есть какая-то удивительная, манящая сила в таких географических загадках. С необыкновенным упорством стремился Гусев к этому таинственному леднику. Он сумел увлечь своих товарищей, научные учреждения и спортивные организации. Геологическая и топографическая карта такого района, его описание представляли огромный интерес для ученых. Альпинисты же мечтали о восхождении на Хан-Тенгри. Одни из них говорили, что восхождение нужно сделать с юга, другие утверждали, что только с севера можно подняться на высочайший пик Тянь-Шаня.

Одним из наиболее энергичных сторонников восхождения на Хан-Тенгри с севера был и Сухорецкий, молодой ученый-географ, увлекавшийся еще в университете альпинизмом.

Два года Сухорецкий и Гусев пробивались на ледник самостоятельными группами.

В прошлом году обоим удалось впервые добиться серьезных успехов. Гусев вышел на ледник Мушкетова и перебрался за озеро через высокий хребет. Сухорецкий один, без спутников, налегке, карабкаясь по скалам, прошел большое расстояние берегом озера.

Я участвовал в двух экспедициях под руководством Гусева. Теперь мы с Гусевым шли на Тянь-Шань в группе, возглавляемой Сухорецким. Сухорецкому удалось в очень короткий срок собрать и снарядить экспедицию, договориться с научными учреждениями, достать средства. Ему же пришла и мысль взять для переправы через озеро пневматическую лодку.

Лицо Сухорецкого с ввалившимися щеками, глубоко запавшими глазами и высоким лбом не располагало к себе собеседника. Он очень редко смеялся. Иногда случайная улыбка смягчала выражение его лица, но тотчас же оно снова становилось замкнутым и суровым.

Хлопоты по организации экспедиции сильно отразились на нем — он еще больше похудел, стал нервным и раздражительным.

Гусев приехал в Каракол немного раньше нас, чтобы подыскать рабочих для экспедиции.

Старшим джигитом должен был пойти Орусбай Кочкентаев, один из лучших проводников пограничной комендатуры. Старый Орусбай водил нашу экспедицию на Иныльчек еще в тот раз, когда мы впервые добрались до озера. В прошлом году он опять был с нами в долине Адыртер, у ледника Мушкетова.

Кроме проводника, нам нужны были еще по крайней мере трое рабочих-носильщиков. Но началась уборка урожая, и ни один из окрестных колхозов не хотел отпустить с нами людей в горы на два месяца.

В пограничной комендатуре Сухорецкому рассказали, что весной снова на Иныльчеке было короткое, но очень сильное наводнение. Хлынувшая валом вода застигла на середине долины двух красноармейцев-пограничников. Оба утонули.

Комендант слыхал от нас еще в прошлом году о загадочном озере в верховьях ледника. Теперь он с нетерпением ждал результатов работы экспедиции.

Благополучно разрешился вопрос с покупкой лошадей — пограничники уступили нам выбракованных коней из своих табунов.

Через два дня наша маленькая экспедиция должна была — выступить из Пржевальска и через высокогорные перевалы пробраться на один из величайших в мире ледников, в самое сердце центрального Тянь-Шаня.

В дверь постучали. Вошел невысокий плечистый мужчина в сапогах и пиджаке. Он снял картуз с лаковым козырьком и остановился у двери.

У него было энергичное, худощавое лицо с орлиным носом, холодными серо-голубыми глазами и лихо закрученными светлыми усиками. Густые русые волосы свисали на его лоб пышным чубом.

— Мне начальника экспедиции, — сказал он, обращаясь к Николаю Николаевичу Загрубскому. Тот указал глазами на Сухорецкого.

— Здравствуйте. Я слыхал, что вам нужны люди…

— Да, — сказал Сухорецкий. — Но нам нужны местные люди, хорошо знающие горы, умеющие ездить верхом. Обычно мы берем только киргизов.

— Мы, семиреченские казаки, так же как и киргизы, с детства имеем дело с лошадьми, — медленно, с легкой обидой проговорил незнакомец. — Я, может, и не пошел бы к вам предлагать свои услуги. По специальности я лесной объездчик. И охотник. Недели две назад на меня в Каракапчагае напали бандиты, отобрали лошадь, винтовку и бинокль. Сам спасся только чудом. Когда они хотели меня пристрелить, свалил одного и прыгнул с обрыва. Моя жена ничего не знает. Она с детьми живет в лесничестве, думает, что я на охоте. Мне нужно заработать себе на ружье, лошадь и бинокль. Я, знаете ли, без этого — конченный человек.

Он рассказывал, не повышая голоса, спокойно глядя на носки своих стоптанных сапог.

— Может быть, вам переводчик нужен? — спросил он, помолчав. — Я киргизский язык знаю так же, как и русский.

Мужчина вытащил удостоверение, говорившее, что Горцев Георгий Николаевич работал старшим лесным объездчиком.

— Что ж, я могу взять вас в качестве рабочего экспедиции, — сказал Сухорецкий, просмотрев характеристику, выданную лесничеством. — Вот товарищ Рыжов составит с вами договор. Я выдам аванс и обмундирование. Сможете ли вы взять на себя снабжение экспедиции мясом во время стоянки на леднике?

— Хвалиться не буду, — сказал сразу повеселевший Горцев. — Но если там есть козлы…

— Их там очень много.

— Ну, тогда я вас мясом завалю. Впрочем… — И он так же быстро помрачнел, — у меня ведь нет винтовки и бинокля.

Я вместо ответа вынул из чехла один из наших новеньких карабинов.

Глаза у Горцева загорелись.

— О-о! Я такой в первый раз вижу… Хорошо бьет?

Карабины были из тех, что наши заводы готовят для зверобоев Севера: довольно большого калибра, прикладистые, легкие и отличного боя.

В дверь снова постучали.

Вошел наш проводник Орусбай, озабоченный и усталый.

— Кошмы купил, — сказал он. — Хорошие две кошмы для палатки. И одну плохую — резать для подпруг, для подхвостников, для всякого. Когда выезжать будешь, товарищ начальник? Нужно лошадей пригонять…

— Можно послезавтра выезжать, — сказал Сухорецкий.

В комнату медленно протиснулись еще два киргиза. Один из них был чернобородый и мрачный, другой, помоложе, круглолицый и бритоголовый с быстро бегающими глазами.

Они поздоровались и присели на корточки у дверей.

— Откуда приехал? — спросил Орусбай, сплевывая в окошко. Чернобородый, вздохнув, ответил.

Орусбай пристально посмотрел на него, потом на его товарища.

— Хочет наниматься к вам рабочим, — перевел мне Горцев.

— Ты их знаешь, Орусбай? — спросил Сухорецкий.

— Видал на базаре. Этот черный — Акимхан — работал на мельнице. А тот молодой — Ошрахун — охотник. Мултук ^[3] у него комендатура забрала, разрешения не было.

— Хорошие люди?

— Худдай биледы! ^[4] — пожимая плечами, сказал старик. — Плохой будет — ему плохо будет… Колхоз не дает больше людей, — прибавил он шепотом.

Чернобородый заговорил быстро и громко.

— Говорит, что работы они не боятся, — перевел Горцев.

— Скажи им, чтобы зашли завтра утром к тебе, — обратился Сухорецкий к Орусбаю. — Сейчас мне трудно решить. Может быть, я все-таки найду людей через колхоз.