К заоблачному озеру

Туман поднялся и перевалил за хребты. Небо было глубокого синего цвета. Солнце щедро заливало нас теплом. Зеркальная поверхность озера нестерпимо ярко отражала его лучи. Пришлось надеть защитные очки, чтобы не утомлять глаза.

Наконец, показалась долгожданная лодка. На веслах теперь сидел Гусев.

— А ну, пошевеливайтесь! — торопил он. — Придется плыть дальше. Раньше высаживались на осыпи — теперь там начался сильный камнепад. Поскорее, а то не перевеземся.

Сухорецкий, кое-как подогнув свои длинные ноги, уселся в лодке, и неутомимый «ледокол» тронулся в третий рейс.

Горцев успел мне рассказать целую кучу интересных историй о том, как в Кибинской долине медведь сбросил на его палатку камень, как сын лесника, балуясь с едким лютиком — иссык-кульским корнем, — отравил всю свою семью, как он убил своего первого барса, и о том, как произошла алма-атинская катастрофа в 1921 году, когда грязевая лава и вода уничтожили целый район города.

Рассказывал он очень хорошо, и время шло незаметно, но вот у пристани раздался свист и короткое приказание.

— Сорокин, в лодку!

Не разговаривая и не отвечая на наши расспросы, Гусев жадно выпил оставленный для него холодный чай, поудобней пристроил рюкзаки и налег на весла. Сорокин сидел на корме, судорожно вцепившись в веревку, окружавшую борта.

— Начинается! — сказал Горцев, указывая на неожиданно появившийся айсберг далеко на середине озера. — Нагрелась немного вода, теперь вот и пойдет потеха.

Подтверждая его слова, недалеко от берега, буравя воду, закрутилась еще одна ледяная «мина». Но лодка уже отплыла от этого места, и товарищи ничего не заметили.

На каждый рейс уходило в среднем полтора часа. На этот раз Гусев вернулся раньше. Воду морщила легкая рябь. С верховьев ледника дул свежий ветерок.

Как бы объясняя торопливость Гусева, вслед за «ледоколом» выплыла лебединой стаей целая дюжина маленьких льдинок и продефилировала мимо нас к западу.

— Началась передвижка льдов, — сказал мне Валентин. — Если не смогу пробиться — жди здесь до завтрашнего утра.

Я остался один.

С востока плыли по озеру сотни маленьких льдин. Ветер становился сильнее. Когда я посмотрел на айсберги, отколовшиеся сегодня утром от нашего ледничка, то заметил, что они изменили свое положение. Гонимые ветром, двигались величественные плавучие льды самых диковинных форм. Некоторые из них возвышались над водой на 8–10 метров. Значит, подводная часть таких айсбергов уходила вниз по крайней мере на 30–40 метров.

Вот, шаркнув ноздреватым боком о берег, одна льдина остановилась у нашей пристани. Я с яростью ткнул ее ледорубом, и, заколыхавшись, льдина поплыла дальше. С грустью смотрел я, как лед все больше и больше забивал чистую воду. Два часа прошло. Лодка не возвращалась. Я проверил оставшийся рюкзак и утешился немного, увидев, что один спальный мешок находится при мне. Зато из продуктов, кроме дневной порции галет и оставшегося со вчерашнего дня куска сахару, у меня ничего не оказалось. А если и завтра льды будут забивать проход? Или если ударит мороз и вся эта каша замерзнет у берега? Вот теперь мне стала понятна поговорка — сидеть у моря и ждать погоды. От размышлений оторвал меня голос Гусева.

— Эй! Толкни ее! Толкни ледорубом! — кричал он.

Я бросился к берегу. Большая плоская льдина неохотно поддалась моим негостеприимным толчкам и отползла, шурша.

— Ну и каша! — сказал Гусев. — Еле пробился. Хочешь рискнуть или будем ночевать?

Не отвечая, я поспешно захватил вещи и полез в лодку. Сидеть на рюкзаке было очень удобно. Гусев протянул мне свой ледоруб и взялся за весла.

Теперь я мог хорошенько осмотреть боковой ледник, медленно проплывающий мимо нас.

Один из айсбергов напоминал женщину в чадре, другой — пьющего слона, третий — двугорбого верблюда. То в одном, то в другом месте раздавался грохот обламывавшихся при столкновении льдов. Мешал плыть сильный встречный ветер. Гусев поминутно оглядывался, не доверяя моим способностям рулевого. Лодка шла, виляя, юрко пробираясь в проходах между льдинами. Вот и Коричневая скала, которую нам удалось миновать благодаря лодке. Несомненно, гораздо приятнее сидеть на своем рюкзаке, чем тащить его на спине по скалам.

— Стоп! Обратно! — крикнул я, увидев, что проход, в который мы направлялись, забит льдом. Гусев оглянулся и свистнул.

— Куда же обратно? — сказал он. — Погляди-ка…

Дело приняло довольно неприятный оборот. Пирамидальный айсберг наглухо задвинул за нами выход из узкого коридора.

Но самое скверное было то, что проход этот заметно сужался.

Я, держа в распор два ледоруба, изо всех сил отталкивал льдины. Медленно, очень медленно сближение затормозилось, а потом я почувствовал, что льдины поддаются моим усилиям. Гусев выхватил из уключин весла и принялся мне помогать. Дело пошло на лад. Отталкиваясь от наседавших льдин, нам удалось выбраться из мешка и снова довольно быстро продвинуться вперед. Но здесь мы уперлись в сплошную линию айсбергов.

Гусев передал мне весла и, зацепившись клювом ледоруба, забрался на надежную широкую льдину.

— Держись здесь, — сказал он мне, скрылся из глаз и только через две-три минуты появился снова.

— Все в порядке, давай рюкзак…

Он вытащил рюкзак, бросил его на лед, потом, удерживая лодку, отрывисто приказал: «Бери весла, вылезай. Живо! Смотри, не поскользнись».

Разговаривать тут было нельзя. Скоро я оказался рядом с Валентином. Льдина была мокрая, скользкая. Со всех сторон звонко падали в воду тяжелые капли.

— Укрепи весла! — командовал Валентин. — Берись теперь за лодку… Тащи ее из воды…

«Ледокол» в одно мгновение очутился рядом с нами на льдине.

Вслед за Валентином я перебрался через наш «паром» и только теперь понял план Гусева. Дальше лежал мелко битый лед с большими разводьями. Нас довольно далеко унесло уже от берега, но теперь мы могли рассчитывать на скорое прибытие. Осторожно спустили лодку на воду по другую сторону «парома» и, бесцеремонно расталкивая ледорубами лед, двинулись к берегу.

Солнце опускалось к гребню. Вслед за его закатом очень скоро наступала глубокая темнота. Мы торопились изо всех сил. Я указал Гусеву на колоссальный склон осыпи, уходивший круто в воду, и предложил высадиться на берег. Валентин отрицательно покачал головой и налег на весла.

Оказывается, на этой осыпи шел непрерывный камнепад, и Шекланов, первым вознамерившийся здесь высадиться, едва не погиб — град камней обрушился перед ним в воду.

— Эй, на шлюпке! — раздался с берега веселый бас Шекланова. — Живы?

Скоро мы были в палатке. Горели свечи, шипел примус, аппетитно ворчала и шкварилась ветчина на сковородке.

— Назавтра небольшой кусочек остается, — сказал за ужином Сухорецкий. — Вещи перевезем на лодке, а сами налегке переберемся по скалам. Быстрее будет.

На другой день рано утром мы снова надули опавший за ночь баллон. Простились с Гусевым, который взялся перевозить вещи, и вышли на последнюю скалу.

Очень поздно добрались мы до ледникового рандклюфта. Ярко светила луна. Сказочными великанами возвышались над головами скалы, словно охраняя вход в заколдованный замок.

Северный Иныльчек! Наконец-то мы проникли в твои владения, грозный Хан-Тенгри!

Мы перетаскивали вещи, перекликаясь вполголоса. Разбили лагерь. Резкие лунные тени от наших вещей, от палаток ложились на песок древней морены.

Озеро было позади.

Прощание

Рано утром нашу палатку осветило солнцем — преимущественно всех путешествующих по «кунгею» — южному склону хребта. Я откинул полог и был потрясен открывшимся видом.

Вдаль уходили непрерывным строем снежные вершины, и выше всех вздымал свою могучую остроконечную голову Повелитель Духов, красавец Хан-Тенгри.