К заоблачному озеру

— Да я налегке в один день вернусь, — говорил Шекланов умоляюще, — не могу я себя перед всеми подлецом чувствовать…

— Не позволяю, — сказал Сухорецкий решительно. — Завтра с утра я и Гусев пойдем на разведку через ледник, а вы все не спеша тронетесь за нами. Здесь сложим часть продуктов на обратную дорогу и лодку оставим. Вот груза будет поменьше.

— Как будто у меня какое-то предчувствие было, — начал Сорокин, — я ведь с самого начала говорил — в горах эта резиновая клизма без надобностей.

— Замолчи! — резко сказал Гусев, — хватит уж твоих пророчеств.

Началась легкая перебранка, и я, чтоб не ввязываться, пошел к своей палатке.

Бросил прощальный взгляд на озеро, льды теперь плотно забивали всю поверхность воды у берега.

Я позвал Шекланова, чтобы немного его утешить — даже будь у нас насос, мы не сумели бы спустить нашу лодку на воду.

Али грустно смотрел на причудливо громоздившиеся льды и вздыхал.

— Завтра утром пойду за насосом. Уйду чуть свет, бегом пойду, но принесу проклятые мехи, — сказал он угрюмо.

— Хуже сделаешь, Али. Нам придется тебя поджидать.

— Ах осел, осел! — пробормотал Шекланов и поплелся за мной в палатку.

Ночь была неспокойная. Шекланов почти не спал, вздыхал и ворочался. Один раз он громко завопил спросонок: «Накачивай, накачивай крепче!»

Страшно грохотало что-то в боковом ледничке.

А рано утром, когда, наконец, я, измученный бессонницей, забылся, меня растолкал Шекланов и шепотом попросил одеться и выйти.

Было очень холодно. Рассветало. Облака плотно забили всю ледниковую долину.

Поеживаясь от сырости, я шел за Али, который был совсем в другом настроении, чем вчера.

— Ну, в чем дело, что тебе надо в такую рань? — спрашивал я, подозревая, что он сейчас предложит мне отправиться на поиски насоса.

— Ты посмотри на озеро! — сказал мне Шекланов.

Мы подошли туда, где вчера, заполняя залив, набивались льды. Теперь здесь, насколько можно было разглядеть в туманной мгле, лежала чистая вода, подернутая молодым ледком.

— Прямо наваждение какое-то! — сказал я.

Ночью, оказывается, ветер переменился, и все льды откочевали куда-то. Правда, даже теперь мы не смогли бы плыть из-за льда. Сильный холод сковал чистую воду.

— Ледок пустяковый, — горячо прошептал мне Шекланов, словно угадав мои мысли. — Ты гляди, — он провел ледорубом по льду, и сразу заколыхалась в трещине черная вода. — Но это все ладно, ты вот куда гляди!

Я посмотрел в ту сторону, куда он указывал, и свистнул от изумления.

Надутый до половины у самого берега лежал наш баллон.

— Нашел насос? — спросил я обрадованно.

— Как бы не так… — вздохнул Шекланов. — Вот этими мехами! — и он стукнул волосатым кулаком по своей богатырской груди. — Передохну немного, надую до конца. Или хочешь — ты подуй, пока легко. А я уж потом прибавлю.

Я устроился поудобнее на земле, взял в рот сосок нашей лодки и принялся дуть.

С тихим шипением воздух входил через клапан. В ушах зазвенело, перед глазами поплыли круги. Я отрывался от соска, втягивал всей грудью воздух и снова дул, дул без конца.

Уже стало мне мерещиться, что я на волейбольной площадке надуваю мяч, что кто-то звонко смеется над моими усилиями, что кругом зеленый лес Сокольнического парка культуры.

— Передохни, а то лопнешь, — услышал я, словно сквозь подушку, испуганный голос Шекланова.

Я выпустил сосок изо рта и теперь лежал, изнемогая от усталости.

— Ну, готово, — услышал я над собой. — Слышишь как здорово!

Али хватил кулаком по тугой баранке. Удар раздался звонкий, баллон, пружиня, отбил кулачище Али.

— Плывем? — ликуя, спросил меня Шекланов.

— Плывем!

Мы бегом бросились к палатке, вытащили весла, служившие на привале стояками, и вернулись к льдине.

— А если «мина»? — спросил меня Шекланов. — Разумеется, чтобы от греха подальше…

Хотя плыть в ледяной воде казалось мне делом невозможным, все-таки и я вслед за Шеклановым сбросил ботинки и остался в одних шерстяных носках… Мы подтащили баллон к воде. Резина зашуршала о тонкий ледок.

— Ну, я на весла, — сказал Шекланов и, тяжело усевшись, сунул весла в уключины.

Я воткнул ледоруб в песок и, придерживаясь за него, сел на корме. Жестокий холод, передаваясь от воды сквозь резину, сразу охватил меня.

Я оттолкнулся ледорубом, и лодка, подминая ледяную корочку, медленно двинулась на середину озера.

— Вот здорово! Вот здорово! — восхищенно говорил Шекланов. — А уж когда ледок растает, тогда совсем хорошо будет.

— А «мины»? — спросил я его многозначительно.

— Ну, «мины», это тоже, брат, не так страшно… — начал было Шекланов, но в это время что-то впереди нас в тумане так заплескалось и завозилось в воде, такие пошли круги, ломая хрупкий ледок, что, не окончив фразы, Шекланов резко повернул к берегу, и «Широка страна моя родная» оглушительно понеслось над изумленными горами.

Началась переправа. Вниз по леднику ушли молочно-белые клубы тумана. Загорелись на солнце снежные вершины Адыртерского хребта. Свою неизменную песню начали бесчисленные ледниковые ручейки.

Нужно было торопиться. Каждую минуту мог налететь ветер и изменить «ледовую обстановку» нашего плавания.

Все «население» Северного Иныльчека вышло провожать уходящих в первый рейс Шекланова и Гусева.

Мы успели соорудить некоторое подобие пристани, стащив к воде большую сланцевую плиту. Два ярких маркировочных флага украшали каменные пирамиды по ее краям.

Шекланов сидел на веслах. В ногах у Гусева лежали два тяжелых рюкзака. Оба мореплавателя изрядно волновались, но выражалось это состояние у них по-разному: Гусев говорил преувеличенно тихо и спокойно, Шекланов хохотал, шутил и все порывался исполнить какую-то арию.

Наконец, мы оттолкнули наше судно от берега, и оно быстро стало удаляться.

Боковой ледничок Шекланов обогнул на почтительном расстоянии. Грохот, который мы слышали ночью, происходил оттого, что две огромные ледяные глыбы отломились от этого ледника и теперь, ожидая благоприятного ветра, стояли недалеко от залива.

Отойдя от берега, лодка повернула и, взяв курс на северо-восток, быстро поплыла вдоль скал.

Скоро выступающий ледник скрыл «мореплавателей».

— Ну, товарищ Рыжов, такого никогда в жизни не видал, — сказал Горцев. — Ну что за лодка, язви его… Просто теплоход!

— Не теплоход, а ледокол, Георгий Николаевич, — поправил его Загрубский. — Видели вы, как он ледяную корочку подминал?

Все были счастливы. Не зря тащили лодку, не придется теперь мучиться на скверных «коричневых» скалах, замеченных нами еще с первого берегового утеса.

Сухорецкий предложил снимать лагерь. Быстро принялись укладывать вещи, свертывать палатки.

Но торопились мы напрасно. Прошло еще довольно много времени в напряженном ожидании. Наконец, послышалась далекая песня. Она быстро приближалась.

Легкая лодочка неслась теперь во весь дух.

Снова раздались приветственные клики на берегу, и Шекланов мастерски пришвартовался у пристани.

Град вопросов послышался навстречу гребцу.

— Кто следующий? — спросил он, вытирая потный лоб. — Давайте, ребята, поскорее, пока солнце не очень греет.

Мы успели заготовить настоящее расписание рейсов, очередность пассажиров и багажа.

Быстро погрузили Николая Николаевича с его мензулой и треногой.

— Разуваться не буду, — сказал Загрубский. — Все равно плавать не умею.

— Отдать концы! — крикнул Шекланов и налег на весла.

Ледяная корочка на воде почти растаяла, и теперь «ледокол», хотя и осел довольно глубоко под тяжестью двух человек и груза, все же шел прежним курсом с хорошей скоростью.

Нужно было как-то занять томительно тянувшееся время. Я взялся за дневник, Горцев вооружился иголкой и принялся портняжить. Сорокин направился с геологическим молотком вверх по ущелью. Сухорецкий, по обыкновению, производил какие-то расчеты в своей книге. Бегство носильщиков очень сильно отразилось на наших запасах продовольствия. Начальник рассчитывал теперь каждый грамм манной крупы, каждую галету, чтобы не остаться на леднике без еды.