К заоблачному озеру

— Не могу, — сказал Сорокин и сел на камень.

— Ну сиди! — Гусев, не давая ему опомниться, ловко обвязал его петлей. — А теперь — живо! Прыгай! Ну! — крикнул он грозно, заметив, что Сорокин пытается развязать узлы. — Тащите его, ребята, пусть треснется о камень…

— Сорокин, считаю до трех, — крикнул Сухорецкий и потянул веревку.

Сорокин обхватил руками Гусева и захныкал, как ребенок.

— Не могу, ну понимаешь, не могу — голова кружится.

— Я ее тебе ледорубом прошибу, — закричал Гусев и в первый раз за много лет я услышал, как он выругался. — Будешь прыгать?

— Раз! — сказал Сухорецкий.

С тревогой ждали мы, чем окончится внезапный приступ горной болезни у Сорокина.

Обычно, если дать человеку, охваченному этой болезнью, оправиться, отдышаться, а еще лучше — немного спуститься вниз — «отдать высоту», слабость и растерянность бесследно исчезают.

Но сейчас мы не могли ждать. Расщелина проходила по такому месту, где каждую минуту мог начаться сильный камнепад. Мелкие осколки породы летели не переставая, и только благодаря тому, что место, выбранное для переправы, находилось под защитой коричневого валуна, у которого мы отдыхали, никто еще не был ранен. Камни проносились теперь все чаще и чаще. Некоторые басовито жужжали, другие, как пули, взвизгивали над самой головой.

Загрубский, лежа за камнем, следил за этим «обстрелом», предупреждая об опасности.

— Два-а! — протяжно сказал Сухорецкий. В ту же секунду раздался крик Загрубского.

Огромный камень, сопровождаемый десятком других поменьше, со страшной силой ударился о коричневую глыбу и разбился вдребезги.

— Убьет тебя здесь! — крикнул Гусев, — прыгай!

И Сорокин прыгнул. Мы увидели, как он взмахнул руками и кинулся через трещину. Лямка соскочила с его руки, и ледоруб полетел вниз в воду.

Сильным рывком Сухорецкий и Шекланов поддернули Сорокина за веревку кверху, Горцев и я схватили под руки.

Он ударился грудью о берег расщелины и потерял на некоторое время сознание.

Почти сейчас же вслед за ним легко прыгнул Валентин.

Все хлопотали вокруг Сорокина. Он очень скоро очнулся и принялся себя ощупывать.

— Цело, цело все твое хозяйство, — утешил его Шекланов. — Разве это падение? Вот я с лыжного трамплина один раз треснулся — вот это было настоящее падение. На-ка, выпей водички.

Но Сухорецкий не позволил долго сидеть здесь.

Сейчас же тронулись дальше. Сорокина, который еще не совсем оправился, но уже пытался острить, поставили между Гусевым и Сухорецким.

Довольно скоро вышли мы отсюда на каменную осыпь. Перед нами лежало ущелье. Большой боковой ледник сползал по этому ущелью и обрывался у чистой воды озера.

— Вода, вода! — кричал Шекланов. Не так ли кричат «Земля, земля!» моряки, потерпевшие кораблекрушение? — Плывем, братцы! Довольно тешить дьявола на камнях.

Переход через «Рыжую скалу» занял у нас десять часов. Солнце уже садилось.

Пространство более двух километров было совершенно свободно от льдов. Тихая рябь морщила изредка зеркальную поверхность воды, искажая отражения снеговых вершин.

— А ведь это место было покрыто льдами еще утром, — сказал Загрубский. — Понимаете вы что-нибудь в этом деле?

Внезапно лицо его исказилось, нижняя челюсть отвисла. Он дрожащим пальцем указал на воду.

То, что мы увидели в ту минуту, останется у меня в памяти на всю жизнь.

Вода в одном месте заклубилась, закипела в стремительном водовороте. И вот, словно сказочное морское чудовище, из глубины необыкновенно легко вынырнула огромная льдина. Она вылетела с громким шумом и плеском, раскололась пополам, подняв целые фонтаны брызг и, уравновесившись, торжественно заколыхалась на воде.

Долго не могло успокоиться взволнованное озеро. Круги расходились по взбудораженной воде до самого берега. А льдина уже медленно и торжественно плыла к неизведанному Северному Иныльчеку.

— Ах, язви его! — от всего сердца сказал Горцев, нарушая воцарившееся молчание.

Заоблачный ледокол

Как приятно было почувствовать под ногами землю, упругий и плотный песок, нанесенный сюда, к леднику, горным потоком. Быстро принялись за работу: разбили палатки, разожгли примуса, приготовили пищу.

Николай Николаевич сидел на небольшой скале, наблюдая за озером в бинокль.

— Ну вот, извольте теперь тут разобраться, — сказал он мне, не поворачивая головы. — За последние тридцать минут два подводных взрыва. Вон видите — плывет плоская такая сковородка — это последняя. А первые уже отнесло к тому берегу. Означает это, по-вашему, что по дну проходит ледник, или не означает?

Я чистосердечно признался, что пока ничего не понимаю. Вот завтра утром поплывем на лодке, возьмем пробу дна, тогда будет виднее.

— Хороши мы будем, если снизу ударит такая штука, — сказал подобравшийся к нам Сорокин. — Уж лучше по скалам ползти, чем нырять вон там, на середине.

Никто из нас не стал ему напоминать недавнее происшествие у расщелины.

— Вот неизвестно — удастся ли нам спустить нашу лодку на воду, — сказал Загрубский. — Смотрите.

Неожиданно длинный караван больших и маленьких льдин тихо подплыл к нашему заливу. Здесь, где боковой ледник круто обрывался в озеро, льдины эти постепенно замедляли свой ход, наползали одна на другую и останавливались, все больше и больше забивая чистую воду.

— Вот тебе и поплыли! — без всякого сожаления сказал Сорокин, когда откуда-то из-за «Рыжей скалы» показалась еще одна такая же большая флотилия плавучих льдов.

Теперь все чаще слышался тяжелый грохот обрушивающихся льдин.

Горцев позвал нас пить чай. Сухари мы оставили в первой лагуне. Теперь каждый получал ежедневно по две с половиной галеты невероятной твердости. Только опущенные в горячий чай, они разбухали и становились съедобными.

Каждый такой «стукач» был на счету.

Сухорецкий обычно сам выдавал дежурному все продукты. Мы долго вспоминали, на кого он похож, когда рано утром, всклокоченный после сна, сидит, положив перед собой плоский большой камень, и вторым, поменьше, дробит неподатливые «стукачи».

Вспомнил Сорокин — в какой-то географической книге есть картинка: туземка, растирающая зерна маиса. С тех пор «туземка, растирающая стукачи» неизменно вызывала приступы неудержимого смеха, особенно, если осколки галеты вдруг разлетались во все стороны.

Мирную эту картину нарушил Шекланов.

— Кто взял насос от лодки? — кричал он, ощупывая торопливо все рюкзаки. — Мы ее сейчас попробовать хотели, а насоса нет.

— Завтра рано утром будем пробовать, — сказал Сухорецкий. — Иди чай пить.

— А насос у кого? — не унимался Али.

— Да ты сам ведь его вытаскивал перед озером, костер раздувал, — вспомнил Сорокин.

Шекланов оторопело посмотрел на него и, хватив себя изо всех сил кулаком по лбу, опустился на землю.

— Забыл, негодяй? — спросил его Гусев.

— Там! Там я его оставил… — застонал Шекланов. — Положил за очагом… Там еще камень такой лежит… Что я наделал…

Он рычал от досады и ударял себя кулаком по лбу, похожий на большого медведя.

Кто-то предложил пересмотреть рюкзаки. Все принялись тщательно рыться в вещах. Только один Шекланов сидел, сморщившись, как от зубной боли, изредка повторяя:

— Забыл, болван… Забыл, негодяй…

Неожиданно он встал, приняв какое-то решение.

— Пойду сейчас же за насосом, — сказал он энергично.

— Спятил совсем, — пожал плечами Сухорецкий. — А мы три дня будем сидеть здесь, проедая свои запасы? Ну, пей чай и не морочь нам головы. Опростоволосились, что ж поделаешь. Пойдем и дальше по скалам.