Дорога ветров

анзан и постарался убедить проводника в том, что никто на него не сердился, работой его довольны, а то, что он не знал пути к горам, со всяким может быть.

Мы посмеялись над воображаемыми злоключениями Кухо, но этот пример лишний раз показал нам, насколько осторожным нужно быть в чужой стране, чтобы случайным словом или неправильно понятым жестом не нанести обиды...

Пора было спать: для нас, приехавших, день прошел трудновато. По обыкновению палатку трепал сильнейший ветер. Его шум сегодня показался мне особенно низким, ревущим, и я подумал, что может разгуляться настоящий ураган.

Орлов, как всегда зябнувший, усиленно подкладывал в печку саксаул, и в палатке было тепло. Слабые блики света бегали по его массивному лицу, придавая ему сходство то с римским сенатором, то с турецким пашой. Профессор смотрел в огонь, думая молчаливую думу. Наконец и он, набив печь дровами, забрался в мешок и затих. Я задремал, но скоро проснулся от особенно мерзкого визга железки в прорези для печной трубы. Колья палатки шатались; не худо было бы на всякий случай перетянуть все растяжки. Но все спали крепко, красные огоньки от горевшей печки бегали по трепещущим парусиновым стенкам. Я почувствовал, что больше не могу бороться с усталостью, и сразу погрузился в небытие.

Сквозь крепкий сон я услышал сильный треск, что-то толкнуло меня в лоб, едкий дым защекотал нос. Продолжая спать, я все же слышал какие-то жалобные вопли, слабо доносившиеся в застегнутый наглухо мешок сквозь рев бури и грохотанье палатки. Пока я напрягал волю, стараясь проснуться, Эглон зажег свечу. Я высунулся из мешка и некоторое время оглядывался, соображая, что произошло, пока наконец понял, что сорванной палаткой придавлен вопящий о помощи профессор Громов. Стало понятно, почему казалось, что крики идут из-за палатки: Громов действительно оказался за ее стенкой, и большой кусок парусины под напором неистового ветра так прижал Громова на его койке, что профессор не мог пошевельнуться. Большой задний кол из толстой и крепкой березы сломался на половине своей высоты, пролетел в полусантиметре от моей койки и глубоко воткнулся в жесткую почву. Висевшая на колу винтовка ударила меня по голове, едва высовывавшейся из мешка, и острая мушка распорола козырек меховой шапки, в которой я спал. Удар пришелся вскользь и почувствовался в крепком сне только толчком. Если бы кол упал на койку, то, пожалуй, проткнул бы меня, как жука в энтомологической коллекции. Трубы были вырваны из печки, и она едко чадила недогоревшим саксаулом. Орлов и Данзан, с головами утонувшие в своих мешках, не шевелились. Не проснуться они не могли и, как выяснилось, решили не вылезать на холод, что бы ни случилось.

Я пошевельнулся, и тут оказалось, что две из четырех задних растяжек прижаты к мешку и мешают мне вылезти. Самым свободным остался Эглон. Он вылез и отправился в соседнюю палатку за помощью. Первым делом оттянули мои растяжки, и я выкарабкался. С помощью повара, "батарейца" и Пронина поставили новый задний кол.