Через Гоби и Хинган

Плиев Исса Александрович

Через Гоби и Хинган

Перед последним сражением

4 июня 1945 года. Теплое, безоблачное утро. Утопающая в зелени окраина деревушки, раскинувшейся на холмах недалеко от Праги. Вместе с несколькими генералами и офицерами управления 1-й гвардейской Конно-механизированной группы я наблюдаю, как движутся на восток конница, танки, артиллерия.

Вглядываюсь в лица бойцов. Загорелые и огрубевшие, опаленные пожаром войны, они светятся сейчас счастьем. Советские воины-победители возвращаются на Родину, домой.

Я тоже радуюсь за своих гвардейцев, но нет-нет да и сожмется сердце. Расставание всегда навевает грусть.

Мысли невольно уносятся в недавнее прошлое. Вспоминаются глубокие рейды по тылам врага, кровопролитные бои и адские бомбежки. Мне посчастливилось командовать Группой с момента ее создания. За несколько лет боевой жизни сроднился с солдатами и офицерами. Вместе делили и горечь неудач и радость побед. Но вот пришло время, и дороги наши должны разойтись.

Что-то ждет меня в будущем? Незадолго до того командующий 2-м Украинским фронтом Маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский намекнул в разговоре на неизбежность войны с Японией. Впрочем, в нашей среде давно бытовало мнение, что война на Востоке – вопрос времени. Откровенная наглость и вероломство правящих кругов империалистической Японии достигли таких пределов, когда дипломатический корпус должен был уступить арену действий армейским корпусам.

Мы знали: в недрах генерального штаба Японии [4] рождаются все более фантастические агрессивные планы. Один из них, так называемый план «Кан-току-эн» («Особые маневры Квантунской армии»), прямо предусматривал одновременное вторжение японских войск в советское Приморье и Забайкалье с целью захвата Дальнего Востока и Сибири. «Когда солнце над Токио, лучи его должны освещать всю великую Японскую империю до Урала», – с наглой самоуверенностью писал «Фронт»{1}.

Газеты военного времени пестрели сообщениями о провокациях на наших дальневосточных границах. Несколько советских судов содержалось в японских портах «под арестом». Японская военщина настойчиво и откровенно готовилась к нападению на СССР. На территории оккупированной Маньчжурии стояла в боевой готовности более чем миллионная Квантунская армия. Условия ее выступления были зафиксированы в договоре с гитлеровской Германией. Агрессивная позиция соседа вынуждала нас держать на Востоке значительное количество войск. А если бы мы могли направить крупную и сильную дальневосточную группировку на западный фронт, фашистская Германия, вне сомнений, была бы разгромлена значительно раньше.

Воинственного пыла японского милитаризма не охладило даже поражение вооруженных сил фашизма в Европе. Интересы ликвидации второго очага войны и быстрейшего восстановления мира диктовали жизненную необходимость быстрого и решительного разгрома агрессоров на Востоке.

Для всех было ясно, что договор о нейтралитете, заключенный с Японией 13 апреля 1941 года, давно потерял свое значение. Поэтому вполне логичным было заявление Советского правительства в апреле 1945 года о его денонсации.

После этого руководящим кругам Японии, казалось бы, следовало одуматься, срочно пойти на мировую. Но этого не случилось: они продолжали затягивать войну даже после того, как союзники объявили Потсдамскую декларацию. Стало очевидно, что успокоить японских милитаристов могут только самые решительные меры… [5]

Из задумчивости меня вывел начальник штаба Группы генерал-лейтенант В. И. Пичугин:

– Пойдем пообедаем, что ли, Исса Александрович?

Колонны уже прошли. Последняя машина скрылась за поворотом на автостраду. Солнце тоже преодолело большую часть своего дневного маршрута и клонилось к горизонту. Не удивительно, что я проголодался. Но от приглашения отказался: не хотелось идти в душную комнату.

8 июня меня вызвали в штаб фронта. Предложили собираться в путь. А через два дня большая группа генералов, возглавляемая Маршалом Советского Союза Р. Я. Малиновским, выехала в Москву.

За окном вагона проплывали широкие, без конца и края поля, кудрявые рощи, уютные деревеньки Чехословакии, потом Венгрии, Румынии, Украины и, наконец, Подмосковья.

Столица, когда я увидел ее после долгой разлуки, показалась праздничной, помолодевшей. Это особенно бросалось в глаза тем, кто видел города Европы, по которым проходили наши войска.

После того как мы устроились в гостинице, нас вызвали в Генеральный штаб. Маршал Советского Союза А. М. Василевский, назначенный Главнокомандующим советскими войсками на Дальнем Востоке, кратко ознакомил с обстановкой на новом театре военных действий, с планом предстоящей операции.

Он сообщил, что против Квантунской армии советское командование развернуло три фронта, и показал на большой карте Северо-Восточной части Китая группировку войск. Вдоль границы от Японского моря до станции Губерово жирной красной линией были обозначены рубежи 1-го Дальневосточного фронта под командованием Маршала Советского Союза К. А. Мерецкова. Большие пунктирные стрелы, нацеленные на Харбин и Гирин, указывали направление его главного удара. Севернее и северо-западнее располагались войска 2-го Дальневосточного фронта генерала армии М. А. Пуркаева, основные усилия которого направлялись вдоль северного берега Сунгари на Харбин. А вдоль противоположной западной границы Маньчжурии, протянувшейся [6] за хребтом Большого Хингана, были нанесены исходные районы Забайкальского фронта. Главные силы его должны были сосредоточиться у выступа, упирающегося в хребет Большого Хингана. Отсюда им предстояло нанести удар в общем направлении на Чанчунь и Мукден – навстречу главным группировкам 1-го и 2-го Дальневосточных фронтов.

Командование Забайкальским фронтом было поручено Р. Я. Малиновскому. Меня назначили командующим смешанной советско-монгольской Конно-механизированной группой, которая входила в состав Забайкальского фронта. Я был рад остаться в подчинении Родиона Яковлевича: за время совместной службы на Западе успел достаточно привыкнуть к командующему войсками.

Юго-западнее главных сил Забайкальского фронта я нашел на карте районы сосредоточения Конно-механизированной группы. Стрела, определявшая направление главного удара, прочерчивала пустыню Гоби и вонзалась в обведенное синим овалом большое пространство, включающее города Суйюань, Шанду, Калган, Долоннор, Жэхэ. Внутри овала имелась надпись: «До шести кавалерийских дивизий и трех пехотных бригад войск Внутренней Монголии князя Дэвана и императора Маньчжурии Пу-и». Далее, в оперативной глубине, тоже синим цветом отмечались японские соединения.

В Читу, где находился штаб Забайкальского фронта, нам предстояло выехать после Парада Победы. Поэтому в нашем распоряжении оказалось около двух недель. Я посвятил их изучению всего, что могло пригодиться в будущем. И очень кстати. Прежние сведения о Дальневосточном театре военных действий, полученные в годы учебы в Академии имени М. В. Фрунзе и Академии Генерального штаба, а также приобретенные во время службы в Монгольской Народной Республике, оказались во многом устаревшими. Это стало ясно при первом же знакомстве с новыми источниками.

24 июня мне посчастливилось присутствовать на параде в честь победы над фашистской Германией. Это событие, как и состоявшийся затем прием, оставило неизгладимое впечатление.

В десять часов по Красной площади, мимо Мавзолея, двинулись овеянные славой сводные полки фронтов, Военно-Морского Флота и Московского гарнизона. [7]

В колоннах, чеканя шаг, шли герои, отстоявшие свободу и независимость нашей Родины, спасшие от фашизма Европу.

Когда перед трибуной проходил сводный полк 2-го Украинского фронта, наша группа оживилась. Каждый старался обратить внимание соседей на свои подразделения.