Дорога ветров

ебня Хара-Хутул.

За базальтовым гребнем оказалось целое море холмов, промоин, русел, впадавших в широкую долину. Все это поле, десятка в три квадратных километра, предстало перед нами непосильным объемом работы. Андреев лихо спустился на своем "Смерче" в такой каньон, что, не будь сам свидетелем, я никогда бы не поверил в возможность попасть сюда на автомобиле. Спуск привел в бешеный восторг нашего проводника, и он смотрел теперь на Андреева не иначе как с восхищением.

Несколько часов мы с Громовым бродили по ущельям, наскоро записывали, отбивали образцы, увязывали в мешочки, лезли на обрывы, обливаясь потом. Картина постепенно прояснялась. Два костеносных горизонта залегало над базальтами. Один из них - в серых песках содержал целые части скелетов утконосых динозавров - траходонтов и походил на нэмэгэтинский. Второй, на самом верху, с обилием черепашьих остатков, без сомнения, был тот, который на Баин-Ширэ залегал в самом низу, в дне котловины. Песчаники с древесными стволами ниже базальтов составляли третий костеносный горизонт Хара-Хутул, самый древний из всех, виденных нами. Здесь лежал ключ к понимаю всего осадконакопления в меловых бассейнах Восточной Гоби. На этом мы дружно согласились с Громовым, принесли, вернее приволокли, образцы пород и найденные кости к машине и повалились обессиленные.

- Ага, и палеозойщик едва жив! - торжествующе воскликнул Громов, хотя его выносливость ни в чем не уступала моей. - Всю Гоби хочет исследовать!

- А вы не хотите? - вяло возразил я, не находя сил на пикировку. - Не знаю, кто больше бегает по обрывам...

Профессор улегся навзничь на прямоугольной плите песчаника, похожей на крышку саркофага. Я поднялся украдкой и взял ФЭД. Снимок вышел удачным геологически - отлично показывая картину залегания песчаников средней части разреза. Поэтому фотография фигурировала на выставке в Доме ученых, а в пояснительной подписи значилось, что справа на плите находится на отдыхе профессор В.И. Громов.

Отдыхать не пришлось. Едва придя в себя, мы уложили наши находки в верблюжью шерсть, употреблявшуюся у нас для особо хрупких объектов вместо ваты, запас которой иссяк. День кончился, приходилось ехать.

Я огляделся в последний раз, запоминая местность. Хаотические размывы, промоины, уступы напоминали Нэмэгэту, но общий тон пород здесь казался не красно-желтым, а серым. Обрывы и ущелья были меньше и положе, чем в громадном лабиринте Нэмэгэту.

Теперь дорога была известной, и мы понеслись без задержки через урочище Хонгор. В саксаульниках Гурбан-Сухайту с высоты покатых холмов удалось рассмотреть лежавшую ниже равнину. Направо, вдали у черных гор, саксаульники как будто редели, в них темнели пятна щебнистых участков. Там мы нашли старую тропу. Теперь миновал и страх перед саксаульниками - со скоростью в пятьдесят километров мы сделали большой объезд и очутились в идеально плоской котловине перед горами Дулан-Хара ("Теплая чернота"). С восточного края котловины высились грозные барханы песка метров в