Где рождаются циклоны

ГДЕ РОЖДАЮТСЯ ЦИКЛОНЫ

Луи Шадурн

Перевод с французского Розеншильд-Паулин В.А.

I.

ПЕРЕХОД.

Пакетбот.

Пакетбот стоит у пристани. Его просмоленные бока поднимаются, как утесы. Его борта окрашены глянце­витой белой краской, трубы красной.

Пакетбот гораздо приветливее экспресса. Экспресс свистит, плюется и хлопает вам в лицо дверцами; это существо вспыльчивое и сердитое; пассажиров оно не любит. У пакетбота времени достаточно; не только час, но и день он определяет приблизительно. Он знает, что путь будет длинный, что когда, подобно послушному киту, он выйдет на простор, ему придется, полагаясь лишь на собственные силы, долгие дни идти без пере­дышки, без остановки, но соленым равнинам, среди без­молвия морей.

Он знает, что целыми неделями это будет ежеднев­ная напряженная работа машин, равномерный шум шатунов и турбин, глухое пыхтенье двигательных ча­стей, гудение винтов, ритмическое биение этого сердца корабля, которое слышно в любой час дня и ночи.

Он спокоен и терпелив, как богатырь.

Поезд суетится и нагромождает образы. Он озабо­чен быстрой сменой пейзажей. Для него воздвигли мно­жество искусственных сооружений — мосты, виадуки, вокзалы и даже домики для сторожей, расцвеченные красными флагами. Карета доктора ожидает, пока он соблаговолит прибыть. Чиновники в форменных фураж­ках почтительно отдают ему честь. Запыхавшись, он отдыхает под величественными сводами. Это оффициальная особа, наглая, представительная и довольно-таки неопрятная.

Пакетбот это одинокий мечтатель. С своими за­крытыми иллюминаторами, он, будто, что-то скрывает. Поднимитесь на палубу. Потом вы узнаете.

Это один из тех молчаливых, которые знают много разных историй, но не любят их рассказывать.

Однако, если вы сумеете взяться как следует, когда вы останетесь с ним наедине, он скоро заговорит.

Ему не нужны на пути ни флаги, ни сигнальные рожки, ни форменные фуражки; не нужно ни бессмы­сленное восхищение картонных коров — реклама швей­царского шоколада — глядящих на поезда, ни пузатые бутылки минеральной воды, которыми изобретательность коммерсантов украшает наши железные дороги. Пакет­боту нужно другое, только одно: простор.

Сходни.

Переходя по сходням, испытываешь едва ощутимое чувство тревоги, во всяком случае сознание чего-то серьезного. Те несколько шагов, которые вы делаете, чтобы пройти небольшое пространство между черной стеной пристани и еще более черным боком корабля, это громадный этап в вашей жизни и значение его вы, может быть, и не сознаете. Еще немного и этот узкий ров расширится до безбрежности океана.

Земля, где вы родились, где выросли, любили, стра­дали, которая согревала вас своим светом, ласкала ды­ханием своих холмов, полей и лесов, теперь только по­лоса, только точка, ничто, один туман.

Вы уже не принадлежите ей; не принадлежите вашему дому, вашим привычкам, этому другому „я“, которое осталось там, брошенное, как старое платье на стуле, в пустой комнате. Там уже говорят об отсут­ствующем. Там сегодня вечером будет пустое место. Но не бойтесь, скоро все утрясется.

Пакетбот, прежде всего, учит отречению.

Отъезд требует особого аскетизма. Уехать, значит стряхнуть с себя старое. Стряхнуть свою повседневную жизнь: это, впрочем, довольно легко. Но это небольшая радость, радость чиновника, бросающего свои запачкан­ные чернилами манжеты.

Со стоном вытягиваются якорные канаты. Набежа­вшая с моря волна избороздила спокойные воды порта. Отхлынув, она зовет с собой пакетбот, еще притянутый канатами, которые всей своей тяжестью он стремится порвать. Эти колебания находят отзвук в душе путе­шественника. Неизвестное влечет его, но привычное удерживает. Канаты достаточно прочны и если отлив силен, они натягиваются, стонут, но не могут порваться. Нужен сильный удар топора.

Чувство горечи — это тот выкуп, который уплачи­ваешь при отречении.

Стоит отречься от людей, как чувствуешь, что и они отрекутся от вас. Думать об этом эгоисту неприятно, он не легко отказывается от сожаления ближних. Наи­более самоуверенный знает, что он уже больше не ну­жен, и это сознание бесполезности вызывает в нем ощущение, подобное вкусу пепла. В этот момент нужно, не оглядываясь, сделать последний шаг по сходням, иначе рискуешь вернуться, чтобы помешать другим слишком поспешному отречению. Существует еще одна опасная категория путешественников: это те, которые в минуту отъезда учитывают радость возвращения. По разного рода причинам лучше избегать таких людей.

Каюта.

Каюта — это ад, если вас много, и рай, если вы один. Когда вас много, это хаос в миниатюре, клетка в три метра и необходимость в бурные ночи переносить морскую болезнь соседа. Лучше об этом и не говорить,

Но, когда вы один... это узкая, белая койка, на ко­торой так хорошо спится, как в дни детства.

Белое лакированное дерево, никель и круглый ил­люминатор, светящийся над вашей головой, когда сияет луна. Это порядок, определенность, точность и аскетизм приличествующий путешествию. Мало вещей, но все они высшего качества и занимают как можно меньше места Замки чемоданов сверкают на фоне желтой кожи.

Массивные, геометрической формы, сундуки тесно поставлены. В воздухе легкий запах одеколона. Струйка дыма от папиросы.

И брызги пены на стекле.

Отчаливают.

Прощание на вокзале бывает всегда грубым, точно пощечина. Прощание на пакетботе длится долго; времени вполне достаточно, чтобы упиться горем.

Корабельные служители яростно потрясают звон­ками и оттесняют на сходни толпу остающихся. Теперь небольшой ров между бортом и пристанью разделяет людей, которые, быть может, никогда больше не уви­дятся. После подъема сходней этот предел уже нельзя перейти. Уезжающий смотрит на остающегося, как на выходца с того света. Разговаривать нельзя, так как пришлось бы кричать. Но в этих встречных взглядах, которые медленно, медленно расходятся и, наконец, те­ряются в пространстве, есть что-то более грустное, чем смерть, в них чувствуется агония.