Где рождаются циклоны

Затем снова полный ход, с шоффером-ребенком, по дорогам с головокружительными поворотами, в опьяне­нии скорости и опасности.

Город на берегу моря — моря расплавленного ме­талла.

Короткий красноватый закат. Негры, собравшиеся на площади вокруг статуи Шёльхера, освободителя невольников. Появляется какая-то процессия, с орфеоном впереди. В низкой зале Европейской гостиницы (о, ирония!) при дрожащем желтом свете ламп, тянутся к пуншу грубые лица, толстые губы, приплюснутые носы, белые зубы; пьют, кричат. Политика разжигает страсти. Таверна кишит людьми, как нижняя палуба перевозящего негров судна. Не обходится без ударов палкой, а спин, чтобы их принимать и рук, чтобы на­носить, более чем достаточно.

Ночь наступает сразу, черная и липкая.

С рейда, где горит красный огонь, доносится шум прибоя и заглушает крики пьяниц.

Тихо подкравшееся чувство тоски овладевает вами. Жизнь здесь — сплошной ужас. Но освещенный пакет­бот входит в рейд.

Дядя Вулкан.

„Ма‘тиника! Ма‘тиника“! Шоффер-негр. Дороги с резкими поворотами и крутыми подъемами. Опять волны благоуханий, опьяняющая скорость и свежий ветер в лицо.

Овраги, заросшие зеленью; гигантские деревья, об­витые лианами. Склоны, покрытые лесом, пальмы, банианы в несколько стволов, манцениловые и хлебные деревья, древовидные папортники. Растительность всем завладела, карабкается повсюду. Покачиваются чудо­вищные листья.

Из скал бьют горячие ключи, падая дымящимися каскадами. Красный „волчий хвост, орхидеи, похожие на лампочки в темной зелени. Дорога углубляется в зеленый туннель, с застоявшимся воздухом, полным запаха теплой и дымящейся земли.

Вот гора Пелэ, окутанная туманом, придающим мрачный оттенок всему пейзажу.

Густая туча напоминает о подземных силах.

Скоро берег, где находился разрушенный город, покроется зеленью; растения буйно развиваются; видно несколько хижин, выше склоны, покрытые потрескав­шейся лавой и еще выше темная вершина смерто­носной горы.

В глубине этой земли чувствуется клокотание. Не­истощимая растительность выходит из этой миниро­ванной почвы. Все ущелье засыпано цветами; ветви деревьев углубляются в землю и пускают в ней корни. И всюду дымящиеся источники. И везде это страшное и подавляющее впечатление, эти постоянные признаки опасности!

Возвращение полным ходом в коротких сумерках, в полумраке, как при затмении солнца, точно предве­щающем землетрясение. Но среди зелени, в хижинах зажигаются огоньки, как искорки, блестят светляки на деревьях и кустах. Видна освещенная веранда, полу­лежа отдыхает женщина, мужчина читает. Аромат растений со всех сторон проникает в открытые дома. Тяжело повисли блестящие цветы. Автомобиль мчится с головокружительной быстротой.

Ночь опускается на предместья. Пестрая толпа негритянок, повязанных яркими платками, с ношей на голове и с корзинками фруктов; ребятишки-негры с глянцевитыми ногами, мужчины в белых одеждах, му­латки в развевающихся муслиновых платьях, — целый мир всех оттенков розового и желтого цвета, напол­няющий узкие улицы, с низенькими домами, окаймлен­ные зелеными изгородями, листья которых при вечернем освещении кажутся пурпурными; красное солнце са­дится за черной металлической гладью озера и на прозрачном небе вырисовываются толстые ветви ка­кого-то дерева, похожие на огромных пресмыкающихся.

Кажется, что видишь это во сне, под влиянием опиума. Вдыхаешь полной грудью ароматы и тут же этот ужасный черный демон, со своим гудком, глухим и раздирающим, как рев хищного зверя.

Вспоминаются Цейлон и Китай. Чувствуешь гро­мадное, но немного лихорадочное наслаждение.

После гибели Сен-Пьера, семьи потерпевших долгое время получали вспомоществование. Благодарные чер­ные окрестили смертоносную, но в то же время и питав­шую их гору: "Дядя Вулкан". — Ма‘тиника! Ма‘тиника“!

Апофеоз.

Быстро мчится автомобиль, скользя задними коле­сами на крутых поворотах. Беспрестанно рычит гудок. Сквозь густую зелень мелькают величественные горные и морские пейзажи, подернутые нежно - голубой дым­кой, — похожие на пейзажи Франции.

Видны поля сахарного тростника, с белыми пуши­стыми султанчиками. Среди листвы качаются огромные лиловые, розовые и алые цветы. Навстречу попа­даются вереницы цветных женщин, с бронзовым за­тылком, несущих корзины и кувшины. При проходе автомобиля они улыбаются, показывая белые зубы. И, как одержимые, они разом кричат:

„Да здравствует наш депутат!"

Стоя на подножке большого желтого автомобиля, политик-мулат бросает в толпу зажигательные слова.

Луч заходящего солнца играет на его запломбиро­ванных золотом зубах.

Пестрая, как восточный ковер толпа, увеличивается и собирается перед лошадьми, на которых с невозму­тимым видом сидят рослые жандармы, в касках, с об­наженными саблями.

Облокотившись на перила балкона, красивая кре­олка, окруженная своими детьми, забавляется, глядя на эту сцену.

Во всех окнах мелькают желтые и оранжевые мад­расские платки, похожие на большие тюльпаны

Политика.

Говорит старый плантатор. Он очень стар. Видит плохо. На носу большие очки из желтой черепахи, белая бо­рода, волосы ежом, светло-голубые, немного мутные глаза.

- Вы знаете, что такое „ тетка-свинья “? — говорит он. — Это очень простая штука, это избирательные бюл­летени, которые размножаются, когда их опускают в урну. Да, чорт возьми! иногда избирателей бывает больше, чем жителей. Но, что поделать, ведь не каж­дый день бывает перепись.

- Самое важное, что я сделал в моей жизни, — до­бавляет он, — это примирение Матро-мулата с Дюпоном-белым. В продолжение десяти лет они ненавидели друг друга. Вчера, у меня за обедом они помирились.

Дюпон говорил Матро: