Всемирный следопыт, 1927 № 01

Как только «Океанида» причалила к пристани, Клерк, отказавшись от денег, которые ему предлагал Гаэтан, белом миновал мостки и исчез в толпе.

Мистер Клерк превратился для нас в воспоминание. Отсутствующие — не более, как отвлеченные идеи. Покойники и путешественники представляются нам где-то далеко; мы их видим издали, и нам заметны только самые яркие их черты, а это искажает их истинный облик. Мистер Клерк сохранился в моей памяти в образе какого-то чудака. Эксцентричность его била прямо в глаза. Когда он исчез, его рассказ стал казаться нам сказкой, а сам он — призраком.

Я предложил, правда, немного позже, произвести опрос всей команды «Океаниды». Но нам удалось выяснить только, что перед уходом мистер Клерк роздал матросам щедрые денежные подарки. А так как он был, по его словам, кассиром, то нам это показалось подозрительным. Но это было еще не все. Кассир из Пенсильвании, из Америки, расплатился французскими монетами!

В то время, как Гаэтан катил на автомобиле в свой замок Винез на Луаре, я ехал в противоположную сторону в поезде, и мысли мои были полны этим загадочным человеком и его странным приключением.

Через несколько недель после моего возвращения домой я собрал об этом интересовавшем меня деле значительное количество материалов, которые, по мере получения, складывал в папку.

Там находились прежде всего вырезки из газет и бюллетеней обсерватории, отметившие «дождь падающих звезд» 19, 20 и 21 августа и появление болида над Европой в ночь с 19 на 20 августа.

Кроме того, там находились переведенные по моей просьбе свидетельства итальянских, испанских и португальских корреспондентов, живущих на 40-й параллели и находившихся вне дома ночью 20 и 21 августа. Никто из них не видел на небе никакой загадочной светящейся точки и не слышал никакого необычайного свиста.

Что они ничего не видели, в этом не было ничего удивительного: мадам Корбет тушила огни, когда «Аэрофикс» находился над городами. Но как они могли, ничего не слышать? Впрочем, я должен оговориться, что все эти свидетельства заслуживают полного доверия.

Вот каким образом я их получил. Один из моих племянников получает небольшой «всемирный» журнальчик, печатающийся на нескольких языках. Это — орган одного из самых почтенных международных клубов. Подписчики этого журнала любят обмениваться всевозможными сведениями и предметами, начиная с иллюстрированных открытых писем вплоть до поэм, которые нигде и никогда не будут напечатаны. Любезности моего племянника я и обязан этими корреспонденциями из Испании, Италии и Португалии, как, впрочем, и всем дальнейшим содержимым папки.

Там были еще переводы писем, полученных из Трентона и Филадельфии. И то, что они сообщали, было далеко не в пользу мистера Клерка.

Правда, в Филадельфии находился Фермоунт-парк, и там, к западу от реки, был расположен Бельмонт, окруженный открытой холмистой равниной, весьма удобной для под’ема и спуска аэропланов, но никаких Корбетов там не было.

В Трентоне существовала канатная фабрика братьев Реблинг. Но ни одного из кассиров фирмы не звали Арчибальдом Клерк.

Итак, мой герой опять остался без имени и должен был превратиться в «спасенного», «несчастного», «потерпевшего крушение».

Прошло несколько месяцев, в течение которых я ничего не слышал о лже-Клерке. Я терялся в догадках относительно всей его истории, когда третьего дня почтальон принес мне письмо. Оно было заключено в два конверта. На внешнем, кроме адреса, была марка почтового отделения 106, Площадь Трокадеро. На внутреннем конверте стояло мое имя, написанное совершенно другой рукой, которой было написано и самое письмо.

Г-ну Жеральду Синклеру, писателю.

212, ул. Арман Фальер. Париж, XV.

Дорогой друг!

Я очень прошу вас извинить мое странное поведение на «Океаниде». Вы, наверное, давно поняли, что я разыгрывал комедию, и считаете мое поведение непозволительным. А между тем, я и сам предпочел бы молчать. Зачем вы принудили меня говорить? Вы и, главным образом, ваш друг. Вы были моими спасителями, вы имели полное право все знать, но ваш долг был — ни о чем не спрашивать.

Нет, признаюсь, я не американец и не кассир Арчибальд Клерк. Я инженер, француз, и аппарат, который я испытывал в ночь нашей встречи, не был, в сущности говоря, «Аэрофиксом». Я, конечно, мог об’яснить вам все до последних мелочей. Но мое изобретение так крупно и так просто, что я предпочел втереть вам очки, а не выдать свою тайну.

Кто вы были? — Я вас совершенно не знал. Прибавьте к этому еще, что манеры и обращение вашего друга далеко не способны вызвать доверие в человеке, который мало его знает. Ведь вы тоже могли обмануть меня относительно ваших имен и рода занятий. Да если бы даже этого и не было: есть ли на свете люди, более болтливые, чем праздношатающийся миллионер и писатель, ищущий тем для романов? Разве я не прав? Не пеняйте на меня за эту откровенность и за мою выдумку.

Если вас удивляет быстрота, с которой я придумал свою повесть, то я вам сейчас расскажу, как в моей выдумке мне помогала действительность. Прежде всего, я воспользовался тем, что в предыдущую ночь на небе действительно появлялся метеор, который вы, со свойственным человеку стремлением комбинировать, соединили с моим появлением в волнах. Руль «Океаниды», который был сломан, помог мне сочинить историю о сломавшемся руле «Аэрофикса». Нахождение вашего судна на 40-й параллели дало моей фантазии соответствующее направление. Но странно, что главная мысль вымышленной повести была мне внушена самой незначительной из ваших фраз. Я говорю о ваших ночных обедах и завтраках, которые, по вашим словам, были похожи на ужины…

Чтобы сбить вас с толка относительно своей национальности, я назвал Филадельфию, куда я часто езжу по делам. Это было мне очень удобно: я мог говорить очень медленно и осторожно выбирать слова, в то время, как вы были уверены в том, что перед вами иностранец, плохо владеющий языком.

Вы, может быть, хотите знать, как я догадался, что вы не знаете английского языка? На это я вам отвечу: если незнакомый человек ничего не отвечает на ваши вопросы и, видимо, не понимает вашего языка, разве каждый человек не попытается об’ясниться с ним на всех языках, которые ему мало-мальски знакомы? Вы говорили со мной только на французском.

Вы видите, что я был вооружен с головы до ног. Чтобы лучше разыграть свою роль, я нарочно пил слишком много виски, — это придавало больше правдоподобности истории с бутылкой брэнди.

Но не считайте себя простаками. Даже и более проницательные люди без подозрений дослушали бы меня до конца. Каждый день почти происходят события, невозможные с точки зрения науки сегодняшнего дня. Каждый раз, как кошка, падая с крыши, становится на все четыре лапы, она бросает вызов науке. То, что она делает, не может быть сделано; наука не разрешает этого. Точно так же, по формуле Ньютона о сопротивлении ветра, птицы не имеют права летать.

Поэтому не упрекайте себя за то, что вы мне поверили, и не сердитесь на меня. Для того, чтобы принести вам свои извинения, я не стал ждать минуты, когда смогу загладить свою вину полным признанием. Я это еще сделаю. Причина, которая позволяет мне писать вам сегодня, заключается в окончании постройки нового аппарата по модели номера первого, погибшего в море. Теперь нескромность не может мне повредить. Моя машина готова к полету. Через несколько дней вы узнаете, кто я и что такое моя машина. И когда прочтете в журнале восторженные отзывы о моих опытах, тогда вы> пожалуй, не поверите потому, что они будут чудеснее «неподвижного путешествия».

Я пришлю вам в подарок запись о своих впечатлениях. Вы можете их использовать для какого-нибудь рассказа. А пока я вам очень охотно даю разрешение напечатать тот маленький роман, который я имел смелость сочинить для вас, — конечно, если вы считаете его интересным для ваших читателей.