Тайный Тибет. Будды четвертой эпохи

В облаках и внутренностях

В полдень я сидел на поле у каких-то огромных елей возле Киримце и ел чапати с маслом (индийские лепешки). Высоко в небе рядом с солнцем летало несколько ворон. Они то выделялись черным на фоне белых облаков, то исчезали в голубизне неба. Потом они приблизились. Они летели ниже, кружась, следуя друг за другом, задевая верхушки деревьев; их сиплые голоса не могли скрыть, что это выражение счастья. Какой завидной мне показалась их свобода от бремени веса, их свобода в воздухе!

Вдруг из ниоткуда появился орел и стал кружить над моей головой. Наверное, он что-то заметил среди деревьев. Он использовал ветер, чтобы оставаться в воздухе, только изредка взмахивая крыльями, и кружил торжественной, медленной спиралью. Потом он спикировал чуть ли не к земле, коснулся верхушек деревьев, внезапно изменил направление, задержался в полете и начал все по новой. Я увидел его голову и крючковатый клюв, который поворачивался из стороны в сторону плавными, решительными и гордыми движениями, и я услышал, как шелестит ветер в его крыльях. Вороны продолжали полет, не боясь его. Пока они были в небе одни, они казались квинтэссенцией изящества и легкости, но теперь по сравнению с орлом они выглядели тяжелыми и неуклюжими. У вороны большое тело и маленькие крылья; крылья орла по сравнению с его телом огромны. Вороне приходится сильно махать крыльями, чтобы набрать высоту, и она летит по воздуху с трудом, монотонно и скучно. Полет орла – воплощенный разум, изящество, подвижность и мощь. Он использует ветер, чтобы набрать высоту, совсем не двигая крыльями, а спускаясь, проявляет мастерство управления полетом в пространстве.

Было уже поздно, и мне пришлось вернуться в Ятунг. Вскоре после начала пути у меня случилась странная встреча. Крестьяне бросили мертвого мула посреди камней. Около дюжины больших белесых хищных птиц, настолько занятых едой, что даже не заметили меня, толпились на нем, вокруг него и даже внутри. Они дрались и отталкивали друг друга и все время кричали. Их движения и голоса были кошмарно человеческими. Самая умелая или самая удачливая птица умудрилась забраться прямо в живот бедного мула и яростно тюкала его своим клювом, чтобы отделить последние остатки брюшной полости и кишок. Вся туша тряслась и качалась, как будто у нее была своя жуткая посмертная жизнь. Наконец птицы, оставшиеся снаружи, сумели вытолкнуть птицу, забравшуюся внутрь, которая вылезла вся заляпанная кровью и с большим куском кишки, свисающим из клюва. Последовала жуткая битва, потому что остальные птицы попытались выхватить кишку. Они клевали друг друга, яростно каркали и свирепо били крыльями. Вонь от туши добралась до места, где я стоял. Две ближайшие птицы смогли забраться в брюхо мертвого мула, где произошла еще одна битва. Туша, которая неуверенно балансировала на склоне, так затряслась, что в конце концов перевернулась и упала. Оба хищника, бывшие внутри, вылезли в ужасе, пронзительно крича, измазанные кровью и обрывками разлагающейся плоти. Остальные отпрянули, но потом все снова набросились на тушу.

Прошло некоторое время. Одна из птиц, как видно, насытилась. Она казалась удовлетворенной и вышла из борьбы. Она была такой тяжелой, что, поднимаясь в воздух, напомнила мне авиалайнер, нагруженный пассажирами. Она взяла большой разбег с холма, чтобы набрать скорость, прежде чем раскрыта крылья. Когда она была в воздухе, она летела по медленной кривой, медленно набрала высоту и исчезла, как архангел, в эмпиреях среди облаков и солнечных лучей.

Последний день в Ятунге: подарок ламы Нгаванга

Пришло время уезжать из Ятунга, и сегодня день нашего отъезда. Приехали носильщики и взяли свою ношу. Многие знакомые вышли попрощаться. Куцаб прислал нам большую буханку и несколько бутылок арака из Чумби, и Мингьюр пришел с белым шелковым поясом.

Из Киримце прибежал человек.

– Лама Нгаванг послал вам подарок, – сказал он мне, передавая сверток.

Я открыл его. Это был портрет ламы, которым я так часто восхищался в монастыре и тщетно пытался его купить. У меня в глазах стояли слезы, когда я укладывал его среди своих вещей. Я всегда буду хранить его в память о старом ламе Нгаванге, прямом, несгибаемом, великодушном и справедливом человеке. Что значит вера, в которой ты рождаешься? Цивилизации предоставляют нам картины вселенной, так же как учат нас есть определенную еду, одеваться определенным образом, иметь определенные идеалы, когда мы ухаживаем за женщинами. Но в конечном итоге единственное, что имеет высшее значение, – это сердце и характер.

Глава 12

Дорога в Лхасу

Пхари: ветру нет дела до молитв

Пхари – городок из жалких домишек, построенных вокруг первой большой тибетской крепости, которую встречаешь на дороге с юга^[10]. Он находится примерно в 4000 метрах над уровнем моря в середине желтоватой долины у подножия Джомолхари (7134 метра). Можно получить некоторое представление о масштабе этих невообразимых просторов, если посмотреть на извилистую дорогу, которая карабкается в сторону Лхасы, где вдалеке виднеются черные линии. Это не муравьи, а целые караваны яков и мулов на пути в Индию или пустыни Центральной Азии.

Иногда путешественник попадает в такое место, где говорит себе: «Тут нужно построить город». Неаполитанский залив был бы таким местом, если бы там уже не было Неаполя. Место, где нужно построить город, – это равнина Пхари. Конечно, в экономическом смысле ничто не оправдывает строительства большого города на высоте 4000 метров, но эстетически он был бы бесподобен. Ты не можешь не думать, как огромная равнина наполнилась бы проспектами, площадями, арками, башнями и садами на фоне одинокой, чудесной и прекрасной пирамиды Джомолхари; целый живой город у подножия красных скал и зеленовато-синего льда Джомолхари, мерцающего на солнце.

Однако вместо большого города первое, на что мы наткнулись, когда вчера вышли к долине, была палатка кочевника. Из-за нее окружающее пространство казалось даже еще более голым, ледяной собор еще более далеким, огромным и незыблемым. Более того, впечатление было таким неожиданным. После долгих часов утомительного карабканья по извилистой долине, зажатой между темными горами, мы свернули за угол и вдруг, даже не успев сообразить, оказались в совершенно новом мире. Вокруг не было границ, кроме неба; не было ревущих потоков, стояла полная тишина. Потом через несколько часов путь по открытому плато вдалеке показался Пхари («Свиная гора») с его квадратной крепостью. Но это было похоже на далекий остров или мыс в море. Ты его видишь и продолжаешь путь, видя его, но никак не можешь до него добраться.

Сегодня в Пхари мы сделали передышку. Я должен еще раз подчеркнуть ощущение пространства. После нескольких дней в глубинах гималайских долин какое чудесное чувство – оказаться на Крыше Мира. Определение «Крыша Мира» удивительно подходящее. Очень похоже, как будто взбираешься по бесконечным лестницам старого дворца в итальянском городе и наконец выходишь на террасу, и внезапно тебя окружает небо и море крыш под ногами. В окрестностях Пхари долина постепенно понижается в направлении больших оранжевых холмов в форме куполов. Их простая форма, когда ничто не нарушает их поверхность и очертания, не дает даже приблизительно прикинуть их размеры.

Джомолхари, как каждая высокая гора, все время в действии. Ее характер и внешний вид меняется от часа к часу, часто от минуты к минуте. Когда я вышел сегодня утром на рассвете, это была огромная черная глыба, выступавшая на фоне восходящего солнца; холодное великолепие ее ледяных пиков врезалось в мой ум, как меч. Маленькая звезда еще сияла в небе прямо над вершиной. Это был только штрих света в призрачном, нереальном зрелище замерзшей чистоты и простора. Днем гора как будто постоянно переодевается. Словно красивая, темпераментная женщина, которая то играет с тонкими завитками облаков, то надевает яркие накидки и вуали, то хмурится и прячется, то выходит и снова улыбается. Она может быть великолепной, возвышенной, загадочной, холодной и запретной, меланхоличной, злобной, великодушной, зловещей; или, как вчера на закате, она может стать дворцом из розового торта, украшенного завитками голубого шелка.