Тайный Тибет. Будды четвертой эпохи

Ключевой этап в космической истории индивида происходит в первые дни после смерти. Принцип сознания начинает осознавать чистое, бесцветное свечение. Тот, кто признает в нем Абсолют и сможет слиться с ним, спасается и оканчивает свой цикл перерождений. В ином случае он спускается на шаг к множественному, к становлению, к иллюзии и страданию. В последующие дни принцип сознания постепенно переживает весь процесс космической эволюции в пространных символических видениях, отделяясь от тела. Открытые для него возможности представляются в виде последовательных дихотомий, альтернатив освобождения и порабощения. Если он поймет первое, то он войдет в цикл рождений на более высоком уровне; если победит привязанность ко второму, то он спустится еще ниже под действием кармы.

На стенах храма Киримце есть крупная фреска с ужасными богами, ужасными для принципа сознания, который еще окован иллюзиями жизни и верит, что действительно видит их, но они всего лишь тени для того, кто достиг достаточной зрелости, чтобы понять их бессодержательность. Эти картины изображают поразительное собрание фантастических форм, которые не являются плодом фантазий художника, но нарисованы в соответствии с подробными инструкциями в писаниях. Прежде всего это Херука, ужасные проявления Дхьяни-будд, танцующие в союзе с собственными шакти. Вокруг них бушует вихрь ведьм с головами ворон, тигров, скорпионов, собак и других фантастических, свирепых животных.

Лама Нгаванг поднял свою лампу – в храме было очень темно – и осветил картины. В неуверенном, дрожащем свете чудовищные фигуры как будто ожили.

– Оэ! Оэ! Рассмотрите их хорошенько! – сказал мне лама, поворачиваясь и глядя на меня поверх очков. – Разглядите получше, потому что однажды вы их увидите! Когда это случится, вы не должны бояться. Оэ! Это просто воображение, тени, фантазии. Если вы останетесь совершенно спокойны и не испугаетесь, то получите спасение.

– Но в глубине души я боюсь смерти, лама Нгаванг.

– Оэ! Вы дурак, кукла ду. – Он снова сурово глянул на меня поверх очков. – Все умирают, чего тут бояться! Кто знает, сколько раз вы уже умирали! Вы всегда должны быть готовы. Если вы умрете прямо тут, я прочитаю вам на ухо Бардо Тхёдол, и вы сами увидите, что он вам поможет. Оэ! Смотрите хорошенько на фигуры, они пустота, ничто, иллюзия!

Лама Нгаванг пошел в конец храма, взял кусочек благовония, поджег его от лампы, поставил перед статуей Падмасамбхавы, поклонился, и мы вышли.

Маски

Недалеко от храма Киримце стоял маленький гонканг, где хранятся маски для священных танцев. Когда я заикнулся о нем, потому что услышал о нем от крестьянина, с которым разговорился по дороге, лама Нгаванг оказался категорически против моего предложения зайти и посмотреть на них.

– Что? Вы хотите идти в гонканг? Нет, нет, это безумие! Оэ! Оэ! Боги не любят, когда их тревожат. Силы небесные! Гонканг? О чем вы говорите? Кроме того, это очень опасно, вы же не знаете, что может с вами статься. Вы можете заболеть, даже умереть. Оэ! Боги гонканга очень обидчивые; их даже пустяк может разозлить!

Я знал, что соблазнять его деньгами бесполезно. Лама Нгаванг – сама неподкупность. В первую нашу встречу я заметил тонкий рисунок на ткани в почетных покоях за кухней, портрет ламы, которому несколько монахов предлагают приношения. Я спросил ламу Нгаванга, не захочет ли он, случаем, его продать, но наткнулся на каменную стену.

– Оэ! Что я слышу? Что? Продать святого?

Сегодня я проявил большую настойчивость, и мне удалось уговорить его позволить мне войти в гонканг, чтобы посмотреть на маски и картины. Я надеялся, что смогу их сфотографировать. Получится ли у меня? Лама Нгаванг дал ключи крестьянину, который пошел со мной.

– Нет, нет, я с вами не пойду, – твердо сказал лама у монастырских ворот. – Я не желаю иметь к этому никакого отношения! Оэ! Тамошних богов очень легко рассердить. Разве у вас в стране нет богов-хранителей? Ну, тогда…

Крестьянин открыт большие замки на двери гонканга. За ней была другая дверь, на которой было очень эффектное изображение лица одного из страшных богов.

Мы вошли внутрь. Помещение было тесное, темное, древнее, с низким потолком, полное старых доспехов и скелетов животных. На стенах художник с настоящей силой нарисовал местных демонов, а в углу стоял золотой павильончик с несколькими статуями. Маски, штук тридцать, свисали с потолка, тщательно завернутые в хлопковые платки. Самым естественным тоном в мире я попросил крестьянина снять несколько штук, потому что я хочу их сфотографировать. Молодой человек что-то проворчал, но подчинился.

Когда грязные, посеревшие платки были сняты, фантастические персонажи с душой ветра и поверхностью дерева ожили в темноте храма. Это были ужасные боги, Намка Барзин (убитый и обожествленный лама), были маски, изображающие шитрё (загробные видения), озорные птичьи лица, морды мифических собак, лесных зверей. Крестьянин забыл ритуальные запреты, надел одну из масок и сделал несколько па ритуального танца. Это танцевал не он, а личина.

Не без труда я уговорил крестьянина вынести маски наружу и надеть их, чтобы я смог его сфотографировать. Вдруг я услышал чьи-то крики из угла за гонкангом. Это был лама Нгаванг, который пошел посмотреть, что делается, и «застукал» нас.

– Немедленно отнеси маски обратно! – закричал он. – Вы что, не знаете, что их нельзя выносить на свет? Оэ! Вы сошли с ума? Теперь зло падет на всю деревню! Если кто-нибудь заболеет, вина будет на вас! Если будет неурожай, вина будет на вас! Если животные перемрут, вина будет на вас!

Я попытался его успокоить.

– Лама Нгаванг, я вас уверяю, ничего не случится, – сказал я. – А если что-нибудь случится, это будет моя вина. Я беру все зло на себя!

Лама Нгаванг приблизился ко мне, очень серьезно посмотрел и ничего не сказал. Он понял. Он понял по тому легкомыслию, с которым я говорил, что я не верю. Я сразу же почувствовал, что обидел его. Мне было очень жаль, но я не имел никакой возможности исправить дело. Крестьянин прервал нашу молчаливую беседу:

– Вы слышали, лама Нгаванг? Вы слышали? Чужак берет все зло на себя! Не беспокойтесь!

Они засмеялись. Они посмотрели на меня, как будто я чумной, и они были рады.

Лама Нгаванг принял происшедшее. Он забыт о гневе, который он почувствовал, наверное, на миг. Он позволил мне убираться к чертям в качестве искупительной жертвы. Мне даже удалось сфотографировать его на фоне внутренней двери гонканга, рядом с лицом ужасного божества.

– Оэ! Не забудьте прислать мне фотографию! – сказал он, когда я прощался.

Но говорил он холодно. Я разочаровал его.

Искупление

Вечером, когда я вернулся в Ятунг, оказалось, что меня дожидается письмо от Пемы Чоки из Гангтока. Она пространно описывала праздники, которые там происходили, при дворе и в храме, в связи с освящением нового чортена. В ответе я описал мой визит к ламе Нгавангу и рассказал, как мне в конце концов удалось сфотографировать маски.

В десять часов сегодня утром опять пришла почта. Пема Чоки экспресс-почтой из дворца в Гангтоке прислала мне новое письмо. Она писала, что страшно беспокоится из-за того, что я осмелился фотографировать в гонканге и вынес маски на свет. «Иногда боги могут причинять зло, – писала она. – Я умоляю вас идти назад в Киримце и провести карсё, обряд очищения, пусть его проведет лама. Если вы не верите в эти вещи, все равно сделайте это ради меня. Я волнуюсь». Меня тронуло письмо принцессы. Помимо ее очевидного беспокойства за меня, это было все равно как если бы меня спросил ребенок: «Как это получается, что Санта-Клаус не пачкается, когда пролезает в дымоход?» или «А правда, что у маленького Иисуса были самые прекрасные игрушки во всем мире?».

Сегодня утром я проснулся дрожа и с сильной болью в спине. Наверное, приступ люмбаго. Пьеро выдвинул самое правдоподобное объяснение, напомнив мне, что накануне было очень холодно и сыро. Но я тут же вспомнил свои легкомысленные слова, сказанные несколько дней назад, что я беру на себя все беды, которые могут случиться из-за масок из гонканга. Потом я засмеялся. Потом мне стало страшно. Это было очень глупо. Но нас всех окружает неизвестное. Может, мое обещание действительно имело какой-то оккультный смысл? Мой разум сказал: «Чепуха». Но чего в конце концов стоит разум?