Зимопись. Книга 1. Как я был девочкой (СИ)

— Ага. — Я перевернулся с боку на спину. — Через пять минут. Хрп-ссс…

Началось землетрясение.

. — Чапа!

— Что?! — вскинулся я, продирая глаза.

Нет, стены не шатались. Шатали меня. Шатали руки Томы, только что бывшей в двери и вдруг оказавшейся у постели. Тормошило так, что внутренний мир разлетался быстро линяющими фейерверками, а глаза не фокусировались.

— Нужно кое о чем поговорить. Об очень важном. Смертельно важном!

— Подъем! — громогласно разнеслось по школе. — Всем построиться у купальни! Считаю до десяти! Раз…

Я подскочил, хватаясь то за рубаху, то за штаны, сверля Тому намекающим взглядом.

— Ладно, позже, — вздохнула она, отворачиваясь. — Учти, это очень важно. Важнее не бывает.

И выскользнула из комнаты. Спиной к соседке нахлобучив оба предмета гардероба, еще не отошедший ото сна, я вылетел вслед за Томой спотыкающейся пулей со смещенным центром тяжести.

Дядя Люсик считал:

— Восемь, девять, десять!

Все ученицы и я выстроились в произвольную шеренгу возле бассейна. Кто куда встал. Не по росту, как у нас на физкультуре, а по желанию. Я встал у Томы, Зарина мгновенно подперла мой бок с другой стороны.

Дядя Люсик удовлетворенно кивнул.

— Доброго всем утречка. Что-то квелые вы какие-то. Спалось хорошо?

— Отлично! Здорово! Чудесно! — раздалось с разных сторон.

Глаза папринция посмеивались. То ли догадывается о ночных приключениях, то ли откровенно знает.

— Пробежка. Один круг, потом умываться и завтракать. Марш!

Дежурные бойники распахнули ворота. Первой на простор ринулась Аглая, за ней, на правах подруги-наперсницы и дочери смотрительницы школы, Варвара. Остальные кто как. Оказавшись снаружи, помчались вдоль стены, совершая огромный круг.

— Чапа! — вновь попыталась поговорить со мной Тома.

— Не разговаривай, быстро выдохнешься, — посоветовал кто-то из рядом бегущих.

Чтобы слышать друг друга на бегу, нужно говорить громко. Мы не одни. У Томы снова не получилось задуманное, и она с неожиданной злостью рванула вперед.

С выжженными сухотой глотками, взвинченные и неимоверно усталые, сразу по возвращении бросились к чаркам и тазикам умывальни. Некоторые умчались в уборную. Умываясь, я терпеливо дожидался, когда туалет освободится. Не хотелось попадать в неприятную ситуацию. Надо сказать папринцию насчет отдельного туалета. Или разрешить ходить, куда он сам ходит. Можно же в виде исключения сделать для меня такую малость, раз оставили с девочками.

— Чапа, будь осторожен, — успела шепнуть Тома прямо на ходу, выбрав миг, когда рядом никого не оказалось. — Карина сказала…

В это время последняя девочка покинула уборную.

— Прости, — извинился я, убегая внутрь.

Тома, конечно, за мной не пошла, как бы ни хотелось сказать недосказанное.

— Завтрак!

Не успел выйти, как толпа понесла меня к столам кухни. Расселись, ложки старательно застучали, челюсти принялись с удовольствием молоть и дробить, горла проглатывать и требовать еще. Тома сидела сама не своя. На вкус не обращала внимания. Жевала машинально, как корова на лугу. Глотала через силу. Завершился прием пищи новым совместным декламированием.

— Молитву возвышения, — скомандовал дядя Люсик, — или как вы говорите, возвышенку. Алле хвала!

— Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала!

Как с заповедями, дружный хор принялся отчеканивать, четко разделяя каждую фразу, как бы высекая ее в скрижалях памяти, если такие есть.

— Я отдаю жизнь и мысли Алле-возвысительнице, да простит Она нас и примет.

— Я берегу честь и репутацию, ведь потом они сберегут меня.

— Я забочусь о своем здоровье, ведь потом оно позаботится обо мне.

— Я помогаю окружающим, ведь потом они помогут мне.

— Я воздаю выше необходимого Алле-всесвидетельнице, творительнице миров и воительнице умов, да простит Она нас и примет, и наступит время, когда воздастся мне.

— Как Она создала наш мир, так и я во славу Ей создаю себя.

— Я не ною и не жалуюсь. Я пересиливаю.

— Я не прошу. Я действую.

— Для меня нет невозможного. Трудно — да, долго — может быть, но не невозможно.

— Я слушаю умных, но верю только верным. В этом состоит мудрость.

— Я никогда, никогда, никогда не сдаюсь.

— Меня можно убить, но нельзя сломать.

— Я так живу и примером учу детей. Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала!

Кто-то из мелких весело втиснул:

— А если я еще маленькая, и у меня нет детей?

Дядя Люсик не поставил выскочку на место, как сделал бы на его месте любой учитель, а добродушно разъяснил:

— Пример — он для всех. Дети бывают не только свои. Вы сами еще дети. Будьте примером для своих соратников и для чужих детей. Алле хвала!

— Алле хвала! — еще раз гаркнули все.

— Теперь прошу на выход.

Дядя Люсик вывел нас из-под крыши.

— Войник, преподаватель боя, сейчас у цариссы, — сообщил он, когда все построились снаружи. — Предлагаю провести занятие Аглае, она лучшая в потоке. Берите инструмент, приступайте. За дисциплину отвечает старшая по возрасту — Карина.

Он ушел. Не получилось сказать насчет туалета. Подойду после занятия.

Инструментом папринций назвал деревянные мечи с достаточными крестовинами, чтоб не покалечить руки. Я взял один, покрутил в запястье. Удобный. Только легкий, потом трудно будет перейти на настоящий.

Аглая выступила вперед:

— Готовы, недоучки и недомерки? Тогда начнем. Обучение строится в три этапа. Первый — подковаться технически. То есть, выучить приемы, овладеть искусством боя. Второй — научиться готовности сделать трупом или инвалидом другого человека, невзирая на его личность и приближенность к вам. Третье — достаточно много упражняться в первом и втором.

— Как-как ты нас назвала? — с высоты возраста и опыта желчно осведомилась Карина.

Ее глаза застил гнев. Но не бессмысленный и беспощадный, как в схватке в моей комнате, а умело спрятанный, придерживаемый до нужного момента.

Ученицы зашептались.

— Желаешь проверить? — упала следующая фраза Аглаи.

Я заметил, что ее повсеместно выделяют, превозносят. Не сторонятся, но чуточку заискивают. Возможно, завидуют. Кто же она такая: естественно появившийся лидер или очередная именитая пустышка?

Карина вышла вперед. Меч прокрутил свистящие восьмерки, погрузив владелицу в защитную сферу. Выдвинув левую ногу, девушка встала боком, деревянное «лезвие» выставилось над головой острием к противнице.

Аглая усмехнулась и напала прямо из положения, в котором стояла: меч опущен, тело обращено к врагу.

В два стука все было кончено. Карина взревела, схватившись за макушку, а мы даже не поняли, что произошло.

— Прежде, чем попасть в школу, — прохаживаясь возле поверженной, сообщила Аглая, — многие годы со мной занимались лучшие мастера по всем видам оружия. Советую новеньким прислушиваться к моим советам.

В ее поле зрения попал мой язвительный взгляд. Ненавижу хвастунов, даже если действительно что-то умеют. Я вот самый умный, но не выпячиваю же?

— Чего пялишься? — раздалось в мою сторону. — Не веришь — проверь.

Вокруг меня образовалось пустое пространство. Тома, и так бывшая на нервах, едва не упала в обморок.

Нужно было сразу признать поражение, но момент упущен. Аглая уже надвигалась танцующим шагом, выбирая, как красивей меня унизить.

Все, что знал и смог вспомнить, здесь не работало. Противник умелый, по его правилам его не победить. Ищем вариант как с Кариной в комнате: сделать то, чего не ожидают.

Словно дубину, я занес меч назад за левое плечо, как будто собираюсь ударить слева сбоку. Варианты: слева через верх в верхнюю часть корпуса или через низ в нижнюю. Варианты нападения Аглаи ограничений не имели. Презрительно хмыкнув, она ринулась вперед. Одновременно я сделал выпад ногой и совершил самый примитивный удар: сбоку по горизонтали. Без никакой фантазии. Но.

В последний миг я подключил к удару левую руку. Подушка ладони догнала и надавила на запястье правой, сочетая эффект короткого и длинного рычагов. Скорость и мощность удара мгновенно выросли.