Маленькие истории. Сборник рассказов разных лет (СИ)

И видно все ещё не иссякла в них сила древних и злых времен, раз лихорадка, всегда боявшаяся морозов, сумела пробраться в дома под конец осени.

"Привет, Юкко! Как твои дела? Неужели совсем ничего не изменилось? Не знаю, слышишь ли ты меня, ведь я не говорю вслух... Очень бы хотелось верить, что слышишь. Мама считает, ты наполовину уже там, во владениях Уримэ, а ведь все, кто попал к нему, слышат нас и без слов, верно? Ты почти там и, наверное, встретил уже дедушку и дядю Серми. Если так, то скажи, что мы чтим их память. И пусть не тревожатся понапрасну: у нас всё хорошо. Передавай им привет, Юкко, и возвращайся. Мы так долго тебя ждём, дольше, чем всех остальных. Старик Тириюн проболел всего три дня и поправился, а ведь он старше дедушки в два раза. Кривой Хэммил поднялся на седьмой день, а Рападог Южанин на десятый. Никто из наших не ушёл к Уримэ, один ты там, да и то наполовину. За эти три недели ты стал ещё меньше и бледнее. Кто же возьмет в мужья такого малыша, подумай сам? Юкко, знаешь, а ведь я даже рад, что не нужно говорить. Я никогда не умел болтать так складно, как ты, и пожалуй, сейчас бы мучился до заката, подбирая слова. Вот только у меня нет на это времени, брат. Скоро совсем рассветет, а путь неблизкий, значит пора идти. На Болотах не страшно, Юкко, только очень ветрено и очень одиноко. Понимаешь теперь, почему туда никто не ходит? Если не испугаешься, я покажу тебе волчий камень и ледяные зубы. И даже Ёлку, обещаю! Потом, когда ты вернешься. Я очень хочу, чтобы ты вернулся, братишка... Сегодня я пойду на Болота в пятый раз. Это хорошее число, Юкко, оно угодно богам. Сегодня всё получится. Иначе... Не обижайся, пожалуйста, но иначе нет смысла пытаться. Ты ведь тоже охотник, Юкко, ты знаешь, что такое судьба. Боги могли рассердиться и приказать Уримэ пришить тебя толстой ниткой к Вечному Полотну. Тогда понятно, почему тебя всё нет и нет. Пришитое трудно оторвать. И всё-таки сегодня пятый день и я попробую. Не скучай, Юкко."

Мальчишка лет четырнадцати ловко выскользнул из двери дома на окраине деревни, быстро надел лыжи и помчался в утренней полутьме за околицу, к лесу и лежащим за ним болотам. Путь был давно известен и не таил в себе опасностей. По крайней мере, вплоть до проклятых топей.

До них было пока ещё далеко и малец спешил, как мог. Родители, измотанные домашними хлопотами, а того больше - горестным ожиданием и предчувствием беды, спали. Да они и не удивятся, что старший сын их отправился спозаранку в лес. Без пары-тройки тетеревов, а то и зайцев тот и в более юные годы возвращался редко, нынче же и вовсе считался первым охотником. Из деревенских один только Хэммил забредал в чащу так далеко, однако он с неделю назад сломал ногу и лежал дома под присмотром семьи.

А вечером пойдет снег, все приметы указывают на это. Никто не узнает, где мальчишка бывал четыре дня до этого и куда отправился сегодня. Нечего доброму человеку делать на Болотах, не для того предки их берега покинули. Дурное место.

Да только что же остаётся делать, когда твой брат тает с каждым днём и не помогают никакие снадобья? Быть может, болезнь излечит тот, кто ее наслал?

Над вершинами сосен медленно разгоралось алое пламя мирового светила. Шуршал под широкими охотничьими лыжами снег. Перекликалась мелкая птичья братия, встречающая новый день. На светлых и прямых, как солома, волосах мальчишки появился иней и тот, не прекращая движения, нахлобучил на голову видавшую виды шапку. Самый жгучий мороз, знал он, бывает именно в эти рассветные часы.

К полудню стало куда теплее и шапка вновь отправилась в сумку, а уж верхние крючки шубы мальчишка расстегнул ещё раньше. Деревья кругом становились всё реже и тоньше, многие выглядели больными. Давно уже не было слышно птиц, почти не встречалось звериных следов. Болота были близко, их ядовитое дыхание распугало всё живое окрест.

И всё-таки лыжнику, как бы он ни спешил, пришлось остановиться передохнуть. Одолеть весь путь до поганых топей одним махом было не под силу даже взрослому мужчине. Пожевав немного сушёного, жёсткого как подметка мяса и проглотив горсть снега, мальчишка отдышался и продолжил путь, чтобы через пару часов выбежать, наконец, прямо к краю трясины.

Сейчас, подо льдом и снегом, Гнилые Болота не выглядели такими уж устрашающими. Просто широкое белое поле с торчащими из сугробов тут и там жёсткими стеблями камыша и редкими, изогнутыми стволами осинок и берёз. А вот ёлка, растущая у самого берега, на невысоком пригорке, с приходом зимы вовсе не изменилась. Да и с чего бы ей, простоявшей без малого семь столетий, меняться. Топорщились иголки тяжёлых тёмных лап, чернел морщинистый узловатый ствол, бугрились могучие корни. И пахло от дерева вовсе не хвоей, а чем-то неведомым, хоть и не слишком неприятным.

Мальчишка обогнул громадный серо-зелёный камень, напоминающий издалека голову волка, оставил по левую руку целое поле странных ледяных наростов, порождений воды и мороза и выбрался, наконец, прямо к Ёлке. На нижних ветвях дерева покачивались подвешенные кусочки лепёшки, вяленая рыба, разноцветные лоскутки. А на плоской, словно стол, поверхности толстого корня лежали и другие подношения.

"Сегодня пятый день, - произнёс мальчишка мысленно и, сняв рукавицы, коснулся тёмной коры. - И я вновь здесь, дерево. Брат горит изнутри от лихорадки и перестал приходить в себя. Лекарь давно отступился от него, сказав, что всё в руках богов. Но боги, как видно, гневаются и не желают слушать, а то и вовсе спят, и я прошу тебя - помоги! Ты - сердце болот, его сила и воля. Если ты умеешь насылать болезни, то, должно быть, и врачевать их - в твоей власти! Прошу, прими эти дары и вылечи Юкко, Ёлка. Не отправляй во владения Уримэ такого малыша, позволь ему вернуться! Быть может, то, что я делаю - греховно и боги вовсе отвернутся от меня, но к кому обратиться ещё, я не знаю. Так сделай по-моему, прошу тебя!"

Слова эти мальчишка за пять дней успел выучить наизусть. Они были рождены последней, чахлой и безумной надеждой на чудо, за которой - лишь отчаяние. Закончив разговор, проситель извлёк из сумки завернутый в тряпицу дар. Последний дар... Медовый пряник, что испекла мать в то самое злополучное утро, когда старик Тириюн вдруг упал посреди улицы едва ли не замертво, а Юкко не смог сам подняться с постели. Выпечка ничуть не зачерствела за эти дни и теперь заняла подобающее место среди прочих подношений.

Что же, когда сделано всё, что только можно, остаётся лишь вернуться домой. Если Юкко так и не станет лучше, значит... А ничего это не значит! Не может быть такого! Не может, чтобы все чаяния, усилия, молитвы, всё это оказалось совсем напрасным... Не должно быть так... Никогда...

Мальчишка как согнулся положить пряник, так и забыл разогнуться и замер в неудобной позе, сжав до боли кулаки. И сам не замечал, что плачет. Можно сказать младшему братишке красивые и гордые слова: дескать, сделаю, что смогу, а там уж как получится. Дескать, на всё воля богов и мы примем её, как должное. Вот бы ещё и самому поверить в то, что говоришь...

Умерших не стоит огорчать видом излишней скорби и горьким плачем. Зачем им, ставшим частью Великого Полотна, что в заветный час развернётся, порождая новый прекрасный мир, заботы и печали. Да как тут сдержишься, когда ноет от чёрной тоски душа, когда небо над головой кажется застиранной, но всё равно нечистой тряпкой и меркнут краски мира!

Долго это продолжалось, нет ли - кто знает. А только мальчишка распрямил наконец спину, утёр щеки, разлепил смёрзшиеся ресницы и окончательно решил отправляться домой. Сегодня уж точно не до охоты, тем паче, что и ловушек он прошлым днём снаряжать не стал. И в тот же миг...

- Линдиар, негодник! Ты чем это там занимаешься? - раздался визгливый голос за спиной.

Названный этим именем мигом обернулся, чтобы увидеть замотанную в бесчисленное множество платков, из-под которых почти не видно иной одежды, женскую фигуру. Безумная Деришка! Вечно слоняется по деревне, всюду видит неправедность и ковы, хоть и безобидна, как дитя. Неужели пошла за ним, не побоялась болотного зла? Да и он тоже хорош - ничего не заметил!