Ада(СИ)

- Я то понимаю. - Шнейдерманн вздохнул. - И поэтому, говорю только вам. А вот Геккель, за такие разговоры, загремел на фронт.

- Поня-а-а-ятно. - Раздумчиво протянул фельдфебель и замолчал.

Какое-то время стояла тишина. Лишь было слышно негромкое постукивание чего-то металлического об стол.

- Значит так, камрады, - наконец проговорил фельдфебель. - Вы ничего не видели, и мы ничего здесь не искали. Это понятно?

- Так точно! - Обрадовано отчеканил Шнейдерманн.

- Но как же, господин фельдфебель.. - Протестующе начал Ланге.

- Что-о-о? - Угрожающе заворчал фельдфебель. - Ты что, Ланге, на фронт захотел? Или под трибунал?

- Никак нет, господин фельдфебель.

- Или мне утром доложить, что в комендатуру проникло неизвестное лицо, а ты его упустил?

- Никак...

- Молчать! - Голос фельдфебеля был страшен. - И сейчас молчать! И потом молчать! Ты меня понял, Ланге?

- Так точно! - Испуганно ответил Ланге.

- Иначе ты у меня живо пойдешь под трибунал. И попадешь на фронт, или нет - это ещё большой вопрос - под трибунал! Кругом! Шагом марш отсюда!

Четко простучали сапоги по полу и смолкли за дверью. В комнате стояла тишина.

- Ну, а ты что скажешь, Шнейдерманн? - Тяжело вздохнул фельдфебель.

- А что тут говорить? - Рассудительно ответил солдат. - Молчать надо. А иначе загремим под суд. И на фронт.

- Скоро фронт сам к нам придет - и ехать к нему не нужно будет. - Невесело проговорил фельдфебель. - Совсем немного. Как ты думаешь, этот болван будет молчать?

- Да, господин фельдфебель. Я ему ещё в казарме, после караула, объясню, что болтать не следует.

- Понятно. Пошли, солдат.

Снова простучали по половицам сапоги и дверь кабинета тяжело захлопнулась. Ада сидела на полке, её стал трясти озноб. Девочка крепко обхватила себя руками, в тщетной попытке успокоится. Не хотелось даже думать, что произошло, если бы её нашли.

На следующий день в особняке поднялась сильная суматоха. Постоянно заходили и выходили люди - Ада чувствовала это по сотрясению стен, было слышно, как что-то перетаскивали, заносили, и снова выносили. И все это сопровождалось резкими и громкими командами.

С наступлением ночи суматоха в особняке не прекратилась, а казалось, ещё больше усилилась, и девочка не рискнула выйти наружу. К утру все стало стихать. Со двора слышался рев моторов, который стал постепенно замолкать. В особняке наступила тишина. Ада сидела так же на полке, не решаясь выйти наружу. Ей очень хотелось пить и есть. От жажды немного помогала пуговица, которую она оторвала от платья и засунула в рот. Девочка примостилась на полке и забылась чутким, тревожным сном.

Ада не знала, сколько спала, то впадая в забытье, то ненадолго просыпаясь, но проснулась она от каких-то странных, новых звуков, ей непонятных. Девочка вслушалась. Говорили двое мужчин, и в их словах было что-то знакомое, и Ада не могла понять что.

Внезапно она поняла - мужчины говорили на русском языке. Девочка зажала ладошкой рот, подавляя невольный крик, который едва не вырвался наружу. Ведь это могли быть полицейские, занявшие оставленное немцами здание или кто-нибудь ещё.

Весь день Ада сидела и, забыв о голоде и жажде, напряженно вслушивалась в доносившиеся разговоры. Да и запахи теперь были совсем иные. Не такие, как раньше. Вечером Зина не пришла убираться, и девочка не стала выходить наружу. Так в тревожном ожидании прошел ещё день. На третий день Ада не выдержала. Нестерпимая жажда, мучившая её и голод, стали невыносимы. Девочка спустила вниз ножки и осторожно сползла с полки. Опустившись на пол камина, она шагнула через низкую решетку.

Глава 12.

Директива Ставки Верховного Главнокомандования командующим войсками и членам военных советов 1-го Белору с ского и 1-го Украинского фронтов N 11072 об изменении отношения к немецким военнопленным и гражданскому населению

1. Потребуйте изменить отношение к немцам как к военнопленным, так и к гражданским. Обращаться с немцами лучше. Же с токое отношение с немцами вызывает у них боязнь и заставляет их упорно сопротивляться, не сдаваясь в плен. Гражданское население, опасаясь мести, организуется в банды. Такое положение нам невыгодно. Более гуманное отношение к немцам обле г чит нам ведение боевых действий на их территории и, несомненно, снизит упорство немцев в обороне.

2. В районах Германии к западу от линии устье реки Одер, Фюрстенберг, далее река Нейсе (западнее) создавать немецкие администрации, а в городах ставить бургомистров -- немцев. Рядовых членов национал-социалистической партии, если они лояльно относятся к Красной армии, не трогать, а задерживать только лидеров, если они не успели удрать.

3. Улучшение отношения к немцам не должно приводить к снижению бдительности и панибратству с немцами.

-- Ставка Верховного Главнокомандования - И. Сталин

Части Красной Армии, заняли город, поспешно оставленный немецко-фашистскими войсками, практически без боя. Вырвавшиеся вперед танковые батальоны, обошли город и двинулись дальше, создавая угрозу окружения. После двухлетней оккупации город был освобожден. Гнетущая атмосфера встретила освободителей. Не было семьи, которая бы не пострадала от зверств оккупантов, много домов было разрушено или сожжено.

Все это отмечал своим мрачным взглядом капитан Серов. Несколько месяцев назад, получив ранение в грудь, при выходе из госпиталя он был признан ограниченно годным к строевой службе, и назначен на должность коменданта.

Особняк, стоящий отдельно на площади, капитан заприметил сразу и приказал занять его под комендатуру. Комендантский взвод быстро очистил здание и Серов, пройдя по этажам, с удовлетворением заметил, что при бегстве немцы не успели ничего сломать или испортить. Саперы проверили здание на предмет мин и комендатура начала свою работу.

Большой кабинет капитан присмотрел для себя. Ему понравился само помещение, стоявшая там мебель, картины на стенах и вид из окна. Единственное что он сделал, это собственноручно выбросил на помойку портрет Гитлера.

Первые дни прошли в сплошных заботах. Работы было много, и с некоторым неудовольствием Серов решал навалившиеся заботы. Сегодня с утра он почувствовал себя неважно. Разболелась рана, тянуло в груди, болела голова и капитан послал вестового в госпиталь за лекарством. От обилия бумаг рябило в глазах, и от нудной боли невозможно было сосредоточиться. Серов сердито откинул ручку, отодвинул бумаги, закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Стало хорошо и покойно.

За шумом из-за окна и выкриков солдат во дворе, он решил, что легкий шорох сначала ему почудился. Открывать глаза было откровенно лень. Шорох повторился ближе. Серов нехотя, медленно открыл глаза.

Увиденное заставило его подскочить в кресле. Прямо перед столом стояла девочка. Она была одета в замызганное, поношенное светлое платье, которое ей было откровенно мало, на ногах рваные чулки, в руке девочка держала разбитые ботиночки. Отросшие, спутанные и грязные волосы закрывали лицо, и сквозь них просвечивалась бледная, белая кожа и большие темные глаза.

Капитан судорожно хватанул кобуру, не попадая по застежке. Ставшая мокрой ладонь, соскальзывала с пряжки. Трясущейся рукой, он наконец откинул клапан кобуры и выхватил пистолет. Взведя курок, выкинул оружие вперед и нажал на спуск. Гулко ударил выстрел.

Раздавшийся выстрел отрезвил Серова. Он опустил пистолет и едва дыша, опустошенный, стал рассматривать девочку, стоявшую перед ним.