Лэд

А потом кроме любимой ладони к Лэду прикоснулось что-то еще более дорогое — теплый розовый язычок стал робко лизать его кровоточащую лапу.

— Леди, и перед тобой я тоже извиняюсь, — продолжал глупый Хозяин. — Прости меня, девочка.

Леди была слишком занята заботами о своем вновь обретенном друге, своем герое, чтобы понять. Но Лэд понял. Лэд все понимал.

Глава вторая

«Тихо!»

Для Лэда реальный мир ограничивался Усадьбой. Вне ее пределов имелось определенное количество миль земли и неопределенное количество людей. Но мили ничем не привлекали его, за исключением дальних прогулок с Хозяином, а люди — это глупые и малопонятные существа, которые либо разглядывали его (что всегда раздражало Лэда), либо пытались погладить (что он просто ненавидел). Зато Усадьба была… Усадьбой.

В Усадьбе он жил всегда. Ему казалось, что она принадлежит ему. Во всяком случае, создана она была именно для того, чтобы он наслаждался жизнью в ней, охранял ее, обходил от верхней дороги до озера. Она была его миром.

Обитателям любого мира для поклонения необходимо как минимум одно божество. У Лэда такое божество было: Хозяин. Точнее, их был два: Хозяин и Хозяйка. И поскольку Хозяйку невозможно было не любить, а пес обладал тонкой душой и вдобавок был рыцарем, он поместил ее алтарь даже выше алтаря Хозяина. Что, в общем-то, было абсолютно справедливо.

В Усадьбе были еще и другие люди — люди, с которыми собака должна быть вежлива, как положено породистам существам, и чьи ласки ей следует принимать. Очень часто бывали в Усадьбе и гости. И с первых дней жизни Лэда учили свято соблюдать Закон гостей. Он вежливо сносил ласки этих чужаков-визитеров. По их требованию он здоровался с ними за руку (в смысле за лапу). Он даже разрешал им щупать себя и носить на руках, если они оказывались из породы несносных любителей потискать животное. Но как только появлялась возможность удалиться, не нарушая правил вежливости, Лэд потихоньку скрывался от их рук и, в идеале, от их глаз.

Из всех собак, обитающих в Усадьбе, большой Лэд один имел право в любое время дня и ночи находиться в доме — где захочет.

Спал он в «пещере» под пианино. Ему позволялось даже заходить в столовую во время еды, где он всегда ложился слева от стула Хозяина.

С Хозяином Лэд в любой момент был счастлив устроить веселую возню. Когда же Хозяйка изъявляла желание поиграть с ним, он отдавался игре с безудержностью щенка: катался по земле у ее ног; в шутку охотился на ее туфельки, делая вид, что вот-вот поймает одну из них и раздавит мощными челюстями; валился на спину и болтал в воздухе всеми четырьмя лапами, если она запускала пальцы в его пышный воротник, и с готовностью мирился с прочими формами полной утраты достоинства.

За исключением двух этих людей, со всеми остальными Лэд вел себя неприступно. Едва родившись, он уже знал, что является аристократом среди существ низшего порядка, и никогда не забывал об этом, с невозмутимой отстраненностью взирая на своих подданных.

Но однажды, совершенно неожиданно, славный уклад Усадьбы нарушило Уныние.

Началось все в ветреный сумрачный октябрьский день. Хозяйка поплыла в своем каноэ на другой берег озера в деревню, и Лэд отправился с ней, свернувшись на носу, похожий на груду меха. На обратном пути, когда они отплыли от пристани ярдов пятьдесят, каноэ на полной скорости натолкнулось на полузатопленное бревно, которое принесло в озеро осенним паводком. В тот же миг сильный порыв ветра ударил в корму каноэ, и обтянутое парусиной суденышко перевернулось кверху дном.

Два незадачливых любителя водных прогулок плюхнулись в ледяную воду. Лэд вынырнул на поверхность и оглянулся на Хозяйку, чтобы понять: это такая шутка? Но ему сразу же стало понятно, что Хозяйке не до смеха.

Опутанная складками длинной плотной юбки, Хозяйка, как ни старалась плыть, к берегу, не приближалась. И собака рванулась к ней так энергично, что из воды показались не только его плечи, но и половина туловища. Уже через секунду он оказался рядом с ней и ухватил зубами за рукав свитера.

Хозяйке достало самообладания, чтобы вытянуться на поверхности воды и набрать в легкие побольше воздуха. Так псу стало гораздо легче ее тащить, чем когда она барахталась. Тем не менее расстояние до берега почти не сокращалось. И тогда Хозяйка сообразила обвить одной рукой мохнатую шею Лэда и велела отпустить ее свитер. Благодаря неустанному напряжению каждого мощного мускула в теле колли, они наконец добрались до суши.

Ах, как радовался Лэд и как безмерно гордился собой! Похвалы Хозяина и Хозяйки были музыкой для его ушей. Он абсолютно безошибочно понял, что сделал нечто замечательное, и что все в Усадьбе говорят только о нем. При этом все старались приласкать его — такое невоздержанное обхождение быстро утомило Лэда, и в конце концов он скрылся от него в свою «пещеру» под пианино. Вскоре все успокоятся, забудут о происшествии, и жизнь вернется в привычную колею.

Но, как оказалось, все только начиналось.

Потому что не прошло и часа, как Хозяйку, которая уже несколько дней боролась с начинающейся простудой, охватила лихорадка, и к ночи стало ясно, что у нее пневмония.

Вот когда в Усадьбе воцарилась Тревога. Тревога, которую Лэд не мог понять, пока не поднялся перед ужином на второй этаж, чтобы как обычно сопроводить Хозяйку в столовую. Но на его тихое поскребывание в дверь ответа не последовало. Он еще раз поскребся, и тогда из комнаты выглянул Хозяин и приказал ему вернуться вниз.

По голосу и виду Хозяина Лэд догадался, что происходит что-то ужасное. А поскольку Хозяйка так и не появилась за ужином и ему впервые в жизни запретили войти в ее комнату, колли понял, что случилось какое-то несчастье.

Позднее в дом пришел незнакомец с черным саквояжем и вместе с Хозяином поднялся к Хозяйке. Удрученный Лэд пробрался вслед за ними на второй этаж и попытался незаметно просочиться в комнату, но Хозяин велел ему выйти и захлопнул дверь у него перед носом.

Лэд улегся у порога, уткнувшись носом в щель под дверью, и стал ждать. Из комнаты доносилось жужжание мужских голосов.

Раз он уловил голос Хозяйки — странно изменившийся, приглушенный, с непривычной новой интонацией, но это был ее голос. И Лэд с надеждой застучал хвостом по полу. Увы, никто не вышел, чтобы впустить его. А скрестись в дверь после того, как его выдворили, он не решался.

Доктор едва не упал, запнувшись о вытянутое тело собаки, когда покидал комнату вместе с Хозяином. Он и сам держал собак и потому все понял и не рассердился на живое препятствие, из-за которого мог загреметь на пол. Но при виде пса он кое-что вспомнил.

— Те собаки, которых вы держите во дворе, — обратился он к Хозяину, когда они оба спускались по лестнице, — подняли страшный шум, когда я подъезжал к вашим воротам сегодня. Лучше бы отослать их куда-нибудь, пока ей не станет лучше. В доме должна стоять полная тишина.

Хозяин обернулся и посмотрел наверх, туда, где к запертой двери в комнату Хозяйки жался понурый Лэд. Несчастная поза пса растрогала его.

— Утром же отвезу их в гостиницу для собак, — ответил Хозяин доктору. — Всех, кроме Лэда. Мы с ним останемся здесь, вместе. Он будет вести себя тихо, если я ему велю.

Всю ту бесконечную ночь, пока за стенами дома выл и бесился октябрьский ветер, Лэд провел под дверью больной — нос между несуразно маленьких белых лап, грустные глаза широко открыты, уши ловят малейший звук из закрытой комнаты.

Порой, когда ветер завывал особенно громко, Лэд приподнимал морду и — шерсть на загривке вздыблена, клыки обнажены — издавал низкое гортанное рычание. Казалось, что в неистовстве бури ему слышится, будто в дребезжащие окна пытаются проникнуть злые духи непогоды и наброситься на больную Хозяйку. Может быть — кто знает! — может быть, есть на свете нечто, что собаки видят и слышат, и к чему люди слепы и глухи. А может, и нет ничего такого.

Лэд оставался на своем посту, когда забрезжил рассвет и из комнаты вышел Хозяин с опухшими от недосыпа глазами. Лэд оставался там, когда других собак погрузили в машину и увезли в отель для животных.