В поисках апполона.

— Салим Содыкович! Хамид Назарович! — обратился я теперь к ним, и в моем голосе, кажется, зазвучали даже торжественные ноты. — А скажите, не замечали ли вы здесь, в районе кишлака, или там, в горах, больших белых бабочек с красными и черными пятнами?

И тотчас поспешил добавить:

— Дело в том, что в редакции журнала мне поручили сфотографировать этих бабочек, потому что они исчезают. Они в Красной книге. Это очень важно.

Улыбки, которые было появились на лицах, когда я сказал о бабочках, после упоминания журнала и Красной книги исчезли.

— Каких бабочек? — серьезно переспросил Хамид Назарович.

— Ну вот такого размера приблизительно, — показал я на пальцах. — Белые, полупрозрачные, а еще — красные и черные пятна.

— Да их много здесь вроде бы, — сказал Хамид Назарович, — белых-то бабочек, правда? — он обратился к директору.

— Да, есть, есть! — оптимистично поддержал его Салим Содыкович. — Специально, конечно, внимания не обращал, но вроде бы есть.

— Да, есть, есть, — подтвердил и Хамид Назарович.

Всяким спортивным навыкам, как и языку, лучше всего учиться, конечно, в детстве и юности. Молодой организм еще не окреп, он гибок, податлив, навыки вырабатываются быстро. Так получилось, что никто не учил меня в детстве кататься на коньках, лыжах, двухколесном велосипеде, а потому мне пришлось расплачиваться за неумение в том возрасте, когда сверстники все это уже давно освоили. Было стыдно перед ними, особенно перед девушками, и я старался прийти на каток, когда там было как можно меньше народу. На лыжах я тоже учился в одиночестве, как и на велосипеде. И то и другое, и третье я, конечно, освоил, что же касается велосипеда то уже не один раз путешествовал на нем по многу дней по нашей огромной стране и проехал не один десяток тысяч километров.

А вот на лошадь не садился ни разу в жизни.

Как типичному горожанину езда верхом казалась мне чем-то экзотическим и недоступным.

Когда вчера Салим Содыкович сказал о путешествии по заповеднику, я как-то не задумался о том, что это будет за путешествие и на чем.

Утром мы встали что-то около пяти часов, быстро умылись, собрались, вышли во двор конторы в утренних сумерках. Несколько лошадей было оседлано. Они мирно пощипывали траву у забора.

С нами должен был отправиться лесник Парда Рустамов. Собранный и молчаливый, он был уже здесь — в последний раз проверял, правильно ли оседланы лошади.

— Вот ваш конь, — сказал мне Салим Содыкович. — Садитесь.

Только тут я по-настоящему осознал… До этого момента еще непонятно, на что надеялся, думал, что, может быть, рядом с кем-то на седле, сзади, или все-таки пешком. Нет, не в том было дело, что я испугался, не хотел и так далее. А просто не было полной уверенности… и вот теперь стало ясно.

Это был гнедой жеребец с пшеничного цвета гривой.

— Как его зовут? — спросил я. Салим Содыкович усмехнулся:

— У нас не дают имени лошадям. «От» — и все. То есть «лошадь».

— А чья она?

— Лошадь Турсунбая.

В один этот миг в утренних сумерках во дворе конторы заповедника в горах Средней Азии, бог знает, как далеко от моего московского дома, какая же сейчас смесь чувств закипела во мне! В детстве и юности я, конечно, мечтал покататься на лошади — да кто ж об этом не мечтал?! — но не получалось никак, и я уже думал, что никогда… Еще вчера утром я вообще не был уверен, что попаду когда-нибудь в недоступный заповедник «Земля Санникова»! И вот вчерашний путь сюда через перевал, гора и источник «Оба-зим-зим», путешествие по кишлаку и наконец «лошадь Турсунбая»… Да не во сне ли все это? В который раз за время своих странствий в поисках Аполлона я ощутил себя хотя и взрослым, но мальчиком, перед которым жизнь открывает еще одну из своих таинственных страниц!

Тотчас вспомнилось все читанное и виденное в кино по поводу верховой езды — я поправил фотоаппарат, сумку, всунул левую ногу в стремя, взялся рукой за седло, оттолкнулся правой ногой от земли и, напрягшись, лихо перекинул правую ногу через спину коня. Все это время лесник Парда держал коня под уздцы и, слегка улыбаясь, смотрел на меня.

— Первый раз в жизни верхом! — сказал я, уже ощутив себя в седле, страшно волнуясь, но испытывая вместе с тем необыкновенную, прямо-таки звенящую радость где-то в середине груди.

— Ничего-ничего, — сказал Парда. — Лошадь хорошая, спокойная. Вот так держитесь, это уздечка. Если что, слегка потяните. Особо воли-то ей не давайте.

С большим трудом с помощью Салима Содыковича залезал в седло очень красивой, серой, со светлой густой гривой лошади (кажется, это называется «каурая»?) Соттар Далабаев.

— Я тоже в первый раз, — сказал он, и я прочитал на его красном от натуги, сосредоточенном лице, на котором играла неопределенная улыбка, что и в нем кипит сейчас смесь всевозможных чувств.

А впереди был долгий путь по горам и скалам, по извилистым тропам над пропастью, по острым камням и ненадежным осыпям…

Лихо вскочил в седло маленький и легкий Салим Содыкович — лошадь заплясала под ним, почувствовала умелого ездока. Спокойно оседлал своего коня Парда.

Не спеша, покачиваясь в седлах, покинули мы двор конторы.

«Впервые! Впервые в жизни!» — билось у меня в сознании. Ноги, руки, все тело было напряжено, а сердце замирало от волнения, страха и счастья.

Миновали пустой Ташкурган и стали медленно спускаться к реке по крутой тропинке, которая вилась серпантином. Впервые в жизни на лошади — и сразу по таким кручам! Хотя я понимал: главное — впереди. Тошнота слегка подкатывала, когда я смотрел вниз, под кручу, но отступать было поздно. Благополучно спустились к реке, лошадь заскрежетала копытами по гальке.

— Вон ваши палатки. Вчера приехали, — сказал Салим Содыкович.

Я увидел на каменистом плоском берегу четыре палатки — две синих, две желтых — и тотчас узнал их. Наш лагерь! Первые солнечные лучи уже заглянули в долину, палатки были освещены. Берег вокруг палаток совершенно голый — ни кустика. Хотя вообще долина Кызылсу, конечно, очень живописна. Суровая, дикая местность…

По мосту перебрались на противоположный берег, тропинка опять пошла вверх. Наш лагерь был теперь как на ладони. Людей не было рядом с палатками — все еще спали. Горой были навалены ящики и другой экспедиционный скарб.

Седло оказалось широким, удобным, отчасти оно даже напоминало кресло с маленькой спинкой. Но таким оно показалось лишь поначалу…

Наступило знакомое, хотя давно уже не испытываемое состояние. Кому из нас не приходилось переживать опасности? Что касается меня, то я изобрел для себя психологический прием: мысленно берешь трепещущее от страха сердце рукой и мягко сжимаешь его, чтобы оно не выпрыгнуло и не разорвалось…

Перед глазами и под свисающими с седла ногами то и дело распахивались обрывы и пропасти, а тропинка была весьма сомнительной, а то еще и усыпанной срывающимися в бездну щелкающими камнями. И даже лошадь порой опасливо и медленно переставляла копыта, и так легко было вообразить, что она оступилась, сорвалась и либо мы вместе летим в бездну, либо привычная ко всему лошадь висит на передних ногах, а я конечно же не удерживаюсь в седле и лечу в пропасть вместе со своими фотоаппаратами и объективами!

Но и тут спасал психологический прием: не только сердце, но и воображение нужно было как бы сжимать в руках, не давать им воли, стараться дышать поглубже, фиксируя именно на этом свое внимание, и, несмотря на судороги в коленках и икрах, мурашки между лопатками, напряженность и, очевидно, мертвенную бледность лица, пытаться расслабиться и, может быть, даже пошевелить ногами или руками, каменно вцепившимися в ремешок уздечки.

Периодически я совершал «подвиг»: мучительно превозмогая себя, отрывал руки от уздечки и брался за фотоаппарат, даже выпрямлялся в седле, чтобы поспешно сделать снимок. И именно тогда жизнь начинала потихонечку возвращаться в мои затекшие до бесчувствия части тела.