В поисках апполона.

Сначала мое особое внимание привлекли пауки (напомню, что сами они не насекомые, но насекомые — их главная пища), потом гусеницы, стрекозы, наконец, бабочки. Но и теперь мне не хотелось останавливаться на каком-то одном отряде, для себя я выбрал принцип, который хорошо выражен в словах ученого: «Какую бы форму жизни мы ни изучали — от вируса до мамонтова дерева, — мы изучаем самих себя».

И хотя сейчас я опять хотел отыскать именно Аполлона, конкретный вид бабочки, однако я конечно же понимал, что «отзвуки», «отблески» или, можно сказать, «отпечатки» той самой красоты, олицетворенной и сконцентрированной для меня в представителе семейства Парнассиусов, конечно же есть в каждой бабочке любого семейства, в жуке, в пауке, в цветке. Красоты объединяющей.

Природа, на которую некоторые из нас посматривают этак свысока, не лжет. Это богатейший, разнообразный, процветающий и постоянно совершенствующийся мир, в котором созданы и мы с вами. И в нас, очевидно, те же отзвуки, отблески, отпечатки… И великий дар сознания позволяет человеку многое открыть и понять, в частности понять великий принцип единства всего земного. Но увы, тот же самый дар дает людям возможность лгать, ненавидеть и может привести к уничтожению и себя самих, и всего мира природы Земли. Почему?

Что же мы все-таки знаем о человеке? Что знаем мы о самих себе? Почему люди при всех различиях между собой в чем-то все же очень и очень схожи? Почему мы все-таки можем понять друг друга и понимаем, если, конечно, хотим, и — наоборот! — упорно не можем понять, если по какой-то причине не имеем на это желания? И чем же по существу отличаемся мы от своих «меньших братьев»? Переросли ли мы их на самом деле и если да, то в чем?

Может быть, в той именно способности понять не только друг друга, несмотря на различия, но и их, «меньших братьев», понять весь мир в совокупности и осознать свою ответственность в нем?

«Какова же в конце концов роль человека в царстве природы?» — думал я вновь и вновь.

И опять и опять приходил я к мысли об увлеченности и Мечте. Вот чего уж определенно нет у «меньших братьев»! Увлеченности чем-то, прямо не отвечающим потребностям физического выживания в материальном мире, и склонности к Мечте — не к мечтательности, что хочется особенно подчеркнуть! — а именно к Мечте, конкретной и реальной, доступной в принципе, но в то же самое время приподнимающей нас, делающей наше существование полным и многомерным, осознанным.

А главная Мечта — это, конечно, гармония общая. Как на процветающей Дремучей Поляне…

Весь мир в себя вобрать и улучшить его через себя, в меру сил и понимания. Не в этом ли смысл и задача?

…И я смотрел на Жору, близкого мне человека, и думал о том, что люблю его за то, наверное, что в течение долгого периода видел в нем проявления доброты — именно эту нерассуждающую потребность делать мир вокруг себя лучше. Через самого себя.

Как и девять лет назад (а мы столько уже знакомы), Жора ловит всех подряд, пополняя коллекцию музея. Вернее, не всех, а представителей каждого вида. Внимательно разглядывает пойманную букашку, определяя ее род и вид, знает практически каждую, но постоянная неопределенная задумчивость не сходит с его доброго и заметно постаревшего теперь лица. Похоже, он растерялся, погряз, «утонул» в этом мире — многообразном мире членистоногих, от которого все же так трудно переходить к другому миру, миру людей. Что-то постороннее, как мне кажется, вмешалось в его существование однажды… Я знаю непростую его жизнь и, глядя на него, любя его, вижу, как нужна, как жизненно необходима человеку Мечта. Конкретная, реально достижимая, пусть не всегда понятная посторонним, но сокровенная. И объединяющая. Найти, найти Синюю птицу, хоть издали взглянуть! Куда поехать за ней еще и еще, в какую — пусть самую трудную! — экспедицию?..

Вечером того же дня я решил завтра с утра пойти на перевал. Тот самый Ташкурганский перевал, который мы проезжали по пути сюда.

Не знаю, почему я решил идти именно туда, а не в глубь заповедника. Может быть, потому, что не видел Аполлонов во время конного похода, может быть, потому еще, что хотел вновь посетить заброшенный кишлак Ташкурган, источник Оба-зим-зим, посмотреть на горы. А может быть, и еще по какой-то не совсем ясной мне самому причине.

На перевал! Двенадцать километров — это вполне доступно, тем более что дорога есть.

— Ну кто со мной на перевал? — бросил я клич вечером.

Однако таковых не нашлось…

Наша доблестная Елена Алексеевна вернулась из похода в пещеру поздно ночью, уже в полной темноте (мы все волновались, а особенно, конечно, Жора как начальник экспедиции), но даже ночью, уставшая, путешественница не могла удержаться от выражения своего восторга:

— Ах, вы не можете себе представить, как это было великолепно, я уверена, что это лучший день для меня. Такая дорога феерическая! Мы шли через верх, прямо по снежникам, потому что не могли переправиться через речку Аксу, спускались по узенькой, опасной тропке… Пещера изумительная — сталактиты и сталагмиты, только очень холодно — все, что было, надели на себя, рукава опустили, хорошо, что одежду взяли. На обратном пути спускались в темноте, при луне, только змей боялись — там гюрз много, но, слава богу, обошлось. Ведь гюрзы не только по земле ползают, они же и на ветвях добычу подстерегают, все могло быть… Кабанов на водопое видели, а в пещере — следы очага, но, правда, не Тамерлана…

— А бабочек белых с красным не встретили? — спросил я, радуясь за нее.

— Нет, вы знаете, я специально внимательно смотрела. Много бабочек, но все другие. Больших вообще не было…

Я искренне радовался за Елену Алексеевну, но некоторые участники экспедиции отнеслись к ее восторгам довольно сдержанно. Почему? Может быть, потому, что беспокоились не только за нее, но и за благополучный исход всей экспедиции? Но не в первый раз заметил я, что относились к ней некоторые довольно прохладно. Она и правда постоянно держалась особняком, по утрам делала гимнастику, как и я, только по другую сторону палаток, и вообще ощущалось в ней стремление к независимости. Может быть, она сама воздвигла стену между собой и другими?

— Подумаешь, в пещере побывала. Ну и что? — приблизительно такой была теперь суммарная оценка тех, кто уже никогда в той пещере не побывает.

А я думал о том, что отношение окружающих к человеку складывается соответственно его характеру, и есть люди, которые отталкивают от себя чем-то конкретным, например жадностью, жестокостью, откровенно эгоистическими наклонностями, мелочностью, а есть такие, которых сторонятся по другой причине. Но это всегда трагедия. Каждая личность по-своему одинока, это тоже давно известно всем. Но ведь и тут Мечта, конкретное дело, которому человек отдается со всей увлеченностью, — спасение от одиночества, потому что один увлеченный всегда поймет другого такого же, хотя и будет, может быть, до хрипоты, до помрачения рассудка даже, спорить, что предмет его увлечения, несомненно, достойнее, чем предмет оппонента. Вот что объединяет — Мечта!

И еще… «Верьте не в чудеса вне вас, а в чудо живущей в вас самом любви, притягивающей к себе весь огонь сердца встречного. Не тот день считай счастливым, который тебе что-то принес приятное, а тот, когда ты отдал людям свет сердца… Двигаясь дальше по пути совершенствования и знания, человек осознает, что нет вообще чужих и своих. Что есть везде и всюду такие же люди, как он сам» — это тоже из откровений мудрецов Индии. И не о том ли самом говорит опыт путешественников всех времен?

Да, именно здесь, на берегу ледяной Кызылсу, я еще раз вспомнил эти слова.

Совсем недавно я прочитал интереснейшую книгу Мишеля Песселя, французского географа, этнографа-путешественника, который одним из первых посетил два небольших государства, затерянных в труднодоступных горах Тибета, — Мустанг и Бутан. Существуют они давно, но, отрезанные от остального мира, развиваются совершенно самостоятельно. И вот в середине 60-х годов XX века вдумчивый и серьезный европеец, достаточно опытный путешественник, добившийся с большим трудом разрешения местных властей, посетил их. Что же он там увидел?