Лэд

Вот этому-то крошечному Волчку и посвятила всю себя Леди, ввергнув тем самым Лэда в пучину тоски. По дюжине раз на день большой колли с трогательным рвением пытался заманить подругу пробежаться по лесу или повозиться на лужайке, но на все его призывы Леди отвечала равнодушием или оскалом. А когда Лэд в пылу уговоров подходил слишком близко к пушистому комочку, мать отгоняла его грозным рыком, а то и укусом блестящих белых зубов.

Пес никак не мог понять, что происходит. Бесформенный писклявый комок шерсти, беспомощно жмущийся к боку возлюбленной подруги Лэда, не вызывал в нем особого интереса, лишь неодобрительное любопытство. Потребность денно и нощно оберегать щенка, материнская любовь, которая привязала Леди к Волчку, была выше понимания Лэда.

Через неделю или две безуспешных усилий вернуть к себе интерес Леди Лэд с холодной безысходностью отказался от дальнейших попыток. В полном одиночестве отправлялся он на долгие прогулки по лесу, часами напролет предавался унынию в своей излюбленной «пещере» под пианино в гостиной и как мог утешал себя, проводя остаток дня в компании Хозяина и Хозяйки. А еще он остро невзлюбил Волчка. Разглядев в маленьком пришельце причину отчуждения Леди, Лэд не желал иметь с щенком ничего общего.

А тот постепенно сбрасывал с себя младенческую бесформенность. Его шубка из пуховой сменилась на шелковистую, и на ней все явственнее проступал золотистый окрас. Тупоносая мордочка вытянулась и заострилась. Круглое тельце превратилось в удлиненное, стали вырисовываться очертания мощных лап. Теперь он стал похож на собаку, а не на живую муфту. В юном сердце Волчка проснулось дьявольское озорство, неукротимое желание играть. В матери он нашел сносного партнера для игр, но только до определенного момента. Как только Леди казалось, что игра зашла слишком далеко (то есть как только неумеренная шаловливость сына начинала действовать ей на нервы), она прекращала ее болезненным щипком острых зубов или ударом лапы — такой силы, что у Волчка перехватывало дух.

И потому, в поисках еще одного товарища по играм, проказливый щенок обратился к Лэду, но тот наотрез отказывался с ним играть. Большой колли показал весьма и весьма красноречиво, так что стало понятно всем — кроме глупыша Волчка, что у него нет ни малейшего желания гоняться, возиться или как-то иначе совместно проводить время с этим существом, которое вытеснило его из сердца Леди. Поскольку природа наградила Лэда слишком мягкой и широкой душой, обидеть такое беспомощное создание, как Волчок, он не мог. Когда щенок досаждал ему, Лэд не кусал его, не рычал, как Леди, а просто уходил прочь, унося свое оскорбленное достоинство.

У Волчка же обнаружился настоящий талант мучить Лэда. Дремлет, например, огромный колли на веранде или под зарослями глицинии, пережидая самый жаркий час дня. И вдруг, откуда ни возьмись, на него вскакивает Волчок.

Щенок хватает ухо спящего отца и яростно вонзает в него остренькие молочные зубки. Потом весь подбирается и начинает тянуть изо всех сил назад, вероятно обуреваемый желанием потаскать Лэда по земле.

Лэд просыпается от боли, встает с мученическим видом и бредет с висящим на ухе щенком. Поскольку Волчок — колли, а не бульдог, то как только его маленькое пухлое тело оказывается в воздухе, он теряет хватку. Неуклюжим галопом он гонится за Лэдом, бросается под лапы отцу, покусывает его тонкие лодыжки.

Для Лэда все это было пыткой и к тому же — горьким унижением, особенно если свидетелями сцены становились люди. Тем не менее он никогда не устраивал щенку трепку; он просто скрывался.

Теперь Лэд оставлял половину своей порции несъеденной, и у него появилась привычка хандрить, а хандра вредна и человеку, и собаке. В его унынии не было ни раздражения, ни злости — ничего кроме душевной боли из-за отчуждения подруги и безмолвной неприязни к надоедливому щенку. Мало того что этот Волчок занял его место в сердце Леди, он еще и превратил жизнь Лэда в тяжкое бремя, к тому же срамил его в глазах человеческих божеств.

Вот почему Лэд хандрил. Леди продолжала неустанно заботиться о своем единственном детеныше, а Волчок продолжал быть очаровательным, но несносным шалуном. Хозяйка и Хозяин что только ни делали, чтобы помочь Лэду перенести выпавшие на его долю невзгоды, но его скорбная печаль усиливалась день ото дня.

Однажды ноябрьским утром Леди встретила безудержный задор Волчка таким злобным визгом, что щенок в смертельном страхе бросился наутек, а из кабинета бегом примчался Хозяин — ибо ни одна нормальная собака не издаст столь пронзительный звук, если только она не мучается от боли или от тяжкого недуга, да и не всякая боль заставит породистую собаку настолько забыть о приличиях.

Хозяин подозвал Леди к себе. Она угрюмо повиновалась, приковыляв к нему с вялой неохотой. Нос у нее оказался горячим и сухим, нежные карие глаза будто затянула пелена, а их белки покраснели. Густая шерсть свалялась.

После быстрого осмотра Хозяин запер собаку в конуре и по телефону вызвал ветеринара.

— Она больна худшей разновидностью собачьей чумы, — часом позже доложил ветеринар, — если не чем-нибудь похуже. Собаки старше года редко заболевают чумой, но если это случилось, то опасность особенно велика. Заберу-ка я ее к себе в лечебницу, надо ее изолировать, а то чума может выкосить псарню быстрее, чем холера — зараженный район. Может, мне удастся вылечить ее за месяц или два… а может, и нет. В любом случае, нет смысла подвергать риску других ваших собак, оставляя с ними Леди.

Так и сделали. Лэд видел, как его дорогую подругу увозят в кузове машины, за рулем которой сидел незнакомый человек.

Леди не хотела уезжать. Она скулила и упиралась, когда ветеринар поднимал ее на борт. Заслышав ее жалобный плач, Лэд двинулся вперед: морда низко опущена, губы оттянуты назад, обнажая стиснутые клыки, мохнатое горло вибрирует грозным рычанием. Резкая команда Хозяина заставила его остановиться, и он застыл в нерешительности, глядя молящими темными глазами то на увозимую подругу, то на Хозяина.

— Все хорошо, Лэд, — постарался утешить его Хозяин и погладил прекрасную голову пса. — Все хорошо. Мы пытаемся спасти ее.

Точный смысл слов до Лэда не дошел, но интонация, с которой они были сказаны, немного успокоили его. По крайней мере, Леди увозят с разрешения Хозяина, и мешать этому нельзя. Печальным взглядом провожал Лэд автомобиль, пока он не скрылся из виду за поворотом подъездной дороги, потом тяжело вздохнул и поплелся в свою «пещеру» под пианино.

На следующее утро, как только открыли двери, он выскочил из дома и обнюхал каждый уголок Усадьбы в тщетной надежде на то, что ночью Леди привезли обратно.

Леди он не нашел. Зато Волчок очень быстро отыскал Лэда. Щенку тоже было тоскливо — невероятно тоскливо. Эту ночь он провел в одиночестве — впервые за три месяца жизни. Как же он скучал по теплому мохнатому телу, под защитой которого всегда устраивался спать! Как же он скучал без своего компаньона по играм — без красавицы матери, которая всегда была рядом!

Мало кто в мире сравнится по скорбности взгляда с щенком колли, даже если это самый веселый щенок, а этим утром одиночество превратило меланхолию в глазах Волчка во вселенскую тоску. Однако при виде Лэда щенок тут же залился писклявым радостным лаем. Все-таки мир не совсем опустел. Да, мать безжалостно бросила его, но вот идет еще один возможный товарищ по играм — все лучше, чем ничего. И воспрянувший духом щенок оптимистично поскакал навстречу Лэду.

Лэд заметил его приближение и сбавил шаг. Он хотел было по привычке свернуть в сторону от надоедливой малявки. Но потом, не закончив движения, встал мордой к щенку.

Леди увезли — вероятно, увезли навсегда. И теперь Лэду напоминает о ней лишь этот кусачий и прыгучий малыш, ее сын. Леди любила детеныша — а Лэд любил Леди. Так вышло, что от нее остался только Волчок, который неким загадочным образом был частью Леди.

Поэтому, вместо того чтобы сбежать при появлении щенка, Лэд остался на месте. Волчок подпрыгнул и по своему обыкновению весело прикусил нежное ухо Лэда. Взрослый пес не стряхнул своего мучителя, не скрылся. Невзирая на боль, он оставался неподвижен и только поглядывал на резвящегося щенка с дружелюбным сочувствием. Казалось, он понял, что Волчок совсем беспомощен и тоже одинок.