Следы говорят

С обеда беру своего гончака да прихватываю двух мельниковских бывалых дворняг и – в

камыши. Охота удалась, только... без выстрела, и на другого кабана... Мой Гудай зло взял: не

успел сунуться в камыши, как подхватит, лишь треск пошел. Годовалый кабан, или, как здесь

говорят, «подсвинок», копался в сладких корнях и, вспугнутый собакой, кинулся в глубь

тростников. Откуда-то вынырнули дворняги. Наклонив к следу головы и задрав хвосты, они

пронеслись мимо меня на голос гончей... Лай смолк, зато, «как резаный» завизжал

подсвинок. Со всех ног бегу туда... Псы, растянув кабана, прочно держат его на месте: Гудай

– за самый пятачок на рыле, одна дворняга вцепилась в ухо, другая – тянет за заднюю ногу.

Боясь задеть собак, я не стрелял, а приколол подсвинка.

Старый секач продолжал свои набегу. Скоро вернулся с полевых станов Фомич –

председатель колхоза – и дал задание:

– Убить кабана! Что смотрят наши охотники?

Отправились мы втроем: дед Степан с шомполкой, Поликарпыч с берданкой и я с

централкой. С нами Гудай. Медленно идем по сырому болоту. Нас окружают плотные

заросли. Под ногами сплошной переплет корней. Дикие свиньи беспрепятственно шныряют в

такой трущобе. Их длинное, вначале узкое, потом расширяющееся рыло легко вонзается в

самую гущу и, как клин, раздвигает камыши.

Наш дед только кряхтит, но, верный своей веселой натуре, балагурит:

– Тебе, Поликарпыч, впереди бы держаться, путь нам указывать. Вишь какой ты –

головой торчишь над камышами!

– Нет уж, Степан Егорович, тебе почет, – ты, как трактор, дорогу нам проложишь!

Действительно, дед хотя ростом и невелик, зато широк в плечах и круглый такой.

Камыши поредели, пожелтели их мягкие махалки. На рогозе черно-бархатные

султанчики. Местами – густая серая осока.

В стороне громко залаял Гудай.

Осторожно приближаемся. Не замечая нас, вековечные между собою враги сражаются

один-на-один. Зверь пытается скрыться, а собака не пускает его...

Кабан на ходу быстро оборачивается и яростно наскакивает на гончака, пробуя отогнать

его. А тот отпрянет и опять смело кидается, хватает кабана за ноги, старается осадить его. Из

куста осоки зверь свирепо следит за собакой. Вдруг стремительный скачок, взмах клыком, –

но гончая, ловко увернувшись от удара, снова злобно нападает, а кабан, стряхнув срезанный

камыш, опять в осоке. И всё это длится один миг!

Готовый к натиску, зверь в бешенстве пыхтит, наблюдая налитыми кровью глазками за

собакой, чавкает челюстями.

Грохнул из шомполки дед Степан. Дым рассеялся, а кабана нет. Гончак обнюхивает кровь

на осоке.

Пошли следом. Первым – Гудай, за ним – старик со взведенным курком на шомполке,

замыкает шествие Поликарпыч. Я – сбоку. Но секач перехитрил нас: обрезал круг и вернулся

на свой след. Затаился в осоке, а ветерок не шелохнет. Из-за куста – внезапный бросок зверя!

Пес летит в ноги дедке! От неожиданности у того – выстрел вверх, а сам дед упал.

Поликарпыч не успел выстрелить и тоже скорее навзничь. Он знает, что при неустойке это

спасительный прием: кривыми клыками кабану не задеть плотно прижавшегося к земле

человека, особенно если он лежит хотя бы в незначительном углублении.

Кабан проскочил Степана Егорыча, а Михаила Поликарпыча притоптал передними

ногами, взмахнул клыком вдоль его спины и – бежать. Накоротке бью жаканом под лопатку, –

так и перевернулся зверь!

Осторожно поднимаются мои друзья. Поликарпыч с переполоху не может дух перевести,

уж очень быстро всё обернулось. Осматривается, ждет ещё нападения. А дедушка Степан,

глядя на мельника, смеется:

– Как он тебя расписал!

Ватный пиджак Поликарпыча на спине располосован на две половины.

Отдышался Поликарпыч, и сразу вернулась к нему его деловитость: осмотрел кабана,

подергал за ногу, – определил вес. Обсудил, как лучше вывезти тушу. Потом вынул из

кожаной сумки сало и бутылку виноградного вина.

– Хозяйственный ты мужик, – смеется дед, – под кабаном уберег добро. То-то ты и падал

на живот, чтобы прикрыть сумку!

В ЗЕМЛЯНИЧНИКЕ

Лесная земляника – первая ягода, всё лето её собирают по вырубкам. Зреет она на солнце

и сладким соком так наливается, что, раскрасневшись, даже лоснится и поблескивает в траве.

На восходе, росистым утром, прихожу на земляничник. Рядом в березняке заквохтала

тетёрка. Сажусь на пень в редкий куст иван-чая и затихаю...

Чуть вздрагивают и покачиваются травинки... На прогалину вышла тетёрка,

настороженно остановилась. За ней высыпали тетеревята с мокрыми хвостиками и

накинулись на ягоды, торопясь и перехватывая их друг у друга. Старая птица недоверчиво

всматривается в меня острым глазком. Я не шелохнусь, и она, не пугаясь, проверяет; хотя я

одет в защитное, но она помнит, что в этом кустике раньше не было высокого «пня». Я

замираю в неподвижности, и подозрение тетёрки постепенно угасает. Успокоенная, она на-

чинает клевать землянику, но и срывая её, не выпускает меня из поля своего наблюдения, то и

дело вытягивая шейку. В один из таких моментов мы встретились взорами: я поднял веки, и

тетёрка своим темным глазком уставилась в мои глаза. Я застываю, не шевелясь и затаив

дыхание, и птица без тревоги созерцает мой неподвижный взгляд; но тут я не вытерпел –

моргнул. С тревожным коканьем встрепенулась тетёрка. Шмыгнула в березняки. Цыплята

сразу же запали на месте и стали мало заметными. Не найдешь их, затаившихся!..

Из зарослей послышалось мягкое квохтание тетёрки Цыплята ответили посвистываньем

и побежали к матери.

Там, где пробежали тетеревята, на седой от росы траве остались зеленые полосы.

В следующий мой приход встреча в земляничнике была иной. Сижу на пне и жду, не

появится ли выводок. Гляжу, шевельнулась трава и крадучись высунулся черный тетерев-

самец. Из густых зарослей, где он таится во время линьки, тетерев пришел на ягодник.

Заметив силуэт необычного «пня», но ещё не разобравшись, в чём дело, косач спрятался за

ствол дерева и оттуда чуть выставил голову, посматривая на меня.

Тетерев куда осторожней доверчивой тетёрки: почуял неладное и быстро удрал.

С УДОЧКОЙ

Бурная речка Каменка. Не зря назвали её так: берег и дно русла загромождены валунами.

По каменным уступам вода несется с оглушительным шумом, и невольно удивляешься,

откуда у маленькой речушки такая прыть. А сколько у неё извилистых поворотов! Напрямик

пройдешь – два километра, а речкой выйдет пять. Хоть и мала речонка, а чтобы взглянуть

снизу на берег – запрокидывай голову, так высоки кручи.

Путь Каменки лежит между хвойником и чернолесьем, а рыба любит держаться у

заросших берегов. Да ещё какая рыба! Есть и хариус и форель. Про ельца с окунем и

говорить не приходится. Вода в Каменке ключевая, студеная; значит, обитает в ней и налим.

Ельцы больше по песчаным отмелям водятся. Стайки небольших темнозеленых окуней с

красными и желтыми плавниками гуляют в омутах. А те, что покрупнее, тех не заметишь, – в

глубинах скрываются. Налим показывается только ночью, днем ищи его в норе под обрывом

или под камнями. Под камнями и корягами днюет и форель. На зорьках появляется она на

перекатах, но случается, и днем выскакивает из засады за добычей. Хариус любит держаться

у перекатов, выше и ниже их; он сам указывает свою стоянку, – то и дело слышатся всплески

– мошек ловит.