Следы говорят

соседству другой охотник с чучелами, но без подсадной. Сам мастерски подражает крику

любой утки. Даже подсадную обманул.

В замаскированных челнах у льдин затаились охотники в белых халатах. Разводья и льды

оживают. В воздухе всё чаще слышится то мягкое посвистыванье, то резкое дребезжанье

крыльев. Засновали утки, начался лёт.

Захлебывается от усердия кряква, кричит, кивает головой. Рассекая предутренний полу-

мрак, мчится табунок свиязей, но никто не стреляет: в сумерках не отличишь селезня, можно

убить утку. Но вот налетела пара крякв, снижается в стремительном полете.

Охотник безошибочно бьет по задней, и во всем блеске весеннего пера шлепается на

воду красавец селезень, – он всегда летит вслед за уткой. А возле чучел уже появились

откуда-то два больших крохаля.

Снова прогремел выстрел, и чернопегий селезень платится за свою доверчивость.

Доносится хрипловатое «жвяканье». Это кряковый селезень-одиночка ищет подругу.

Недоверчиво кружит он стороной, боится приблизиться, – подметил что-то тревожное. А

подсадная старается во-всю. Зовет, приговаривает, кланяется, даже крыльями трепещет.

Повертелся-повертелся нарядный гость и вплавь устремляется на зов.

В тающих сумерках заметны частые вспышки выстрелов.

...«Тих-тих-тих-тих», – это пронеслись кряквы. Сделали полукруг и опустились, погнав

перед собой волну. Настороженно застыли... С дребезжащим свистом мчатся к чучелам

гоголи.

Дуплет!

Один бит намертво, второй, раненый, с лету ныряет и бесследно исчезает. Миг, и к

чучелам опустилась ещё стайка гоголей.

Выстрел. Забился гоголь на месте, остальные мгновенно нырнули. Вылетели прямо из

воды, – совсем не так, как другие утки – те сначала всплывут на поверхность, а потом

взлетают...

Всё больше светает. Затихает стрельба. Утренняя «стойка» кончилась. Пора убирать

чучела и подсадных.

Когда потеплеет, на селезней начинают охотиться и с берега. Важно выбрать хорошее

место для шалаша; подсадная с чучелами и здесь поможет.

Заманчива весенняя охота на взморье. Нужно только знать повадки осторожных уток и

иметь хорошее ружье.

ЕГО „ЗНАКОМАЯ"

Эта лосиха – старая огромная корова – крупнее лошади. Узнать её просто, – она кор-

ноухая. Одно ухо её висит, как перебитое. Ещё лосенком с ней приключилась беда.

Однажды летом бродила она с матерью в прибрежных зарослях. За зиму приелась кора

да голые ветки, вот корова и отправилась лакомиться свежей листвой на ивах и осинах.

Грудью пригибая деревцо, животное пропускает его между ног и добирается до зеленой

макушки. С громким хрустом обрывает побеги. Жует, жует и на миг замирает – слушает, не

грозит ли опасность? Притихнет, и не разберешь: то ли светлосерые ноги виднеются, то ли

стволы осинника. Попаслась на берегу лосиха, да как бултыхнется в озеро! Вздымая и

покачивая кувшинки, разошлись круги по заводи. Из-под широких листьев, оставляя полоски

на воде, в испуге шныряют щурята.

Глубже и глубже забирается корова; вот, плотно прижав уши, окунулась. С шумным

всплеском показалась из воды её горбоносая голова; отдуваясь, фыркнула брызгами, а во рту

– мясистый корень кубышки, – со дна его достала. За тем и ныряла.

Пока мать возилась в воде, теленок пощипал нежную поросль и пошел к ели, –

захотелось ему почесаться. Только этого и ждала затаившаяся там рысь. Прыгнула лесная

кошка, да промахнулась, лишь цапнула малыша за длинное ухо. С быстротой ветра кинулась

к матери перепуганная телочка. С тех пор и осталась она на всю жизнь корноухой, хоть и

выросла в большую корову и сама каждый год водит лосят.

Давно знает её старый лесник Иван Петрович. Пожалуй, и она пригляделась к деду. Он

часто бывает в лесном острове и иногда видит свою «знакомую», но чаще узнаёт о её

присутствии по следам острых копыт.

Не успеет старый войти в лес, а уж кругом разносится об этом крикливая весть. Лесные

всезнайки – сойки – немедля разболтают о его появлении. А то и сама лосиха по ветру учует

Петровича и всхрапнет, предупреждая теленка. Тот, невпопад поводя ушами, бросится к

матери, и лосиха поспешно уведет малыша в укромный уголок. Лосенка никто не учил

хорониться, инстинкт подсказал ему, как это делать, – ляжет в плотный куст и станет

невидимкой.

Спрятав теленка, корова отойдет в ельник, и её бурая спина так и пропадет меж темных

стволов. В лесу дальнозоркость ей не нужна. Она хоть и смотрит в сторону Ивана Петровича,

но больше, чем глазам, верит чутью и слуху. Насторожит ухо и ждет, пока лесник мимо

пройдет.

Бывает, что старик ненароком направится туда, где затаился малыш. Мамаша

забеспокоится и, чтоб сбить человека с толку, выбежит на прогалину – покажется ему на

глаза, в расчете, что тот погонится за ней и ей удастся отвлечь его.

Вместе с коровой и её малышом бродили быки – старый, с ветвистыми рогами, и двух-

годовалый. Их дед видел реже: скрытны очень и осторожны.

На зиму лоси как в воду канули, откочевали. Только весенней порой встретился с ними

лесник там, где менее всего ожидал.

Интересно всё получилось.

Пробирался Петрович по болоту в лесную глушь; сюда на свои игрища слетались

краснобровые глухари. Шел он по раскисшей мшаге, минуя заросшие кочки. Среди

бархатистой зелени алела перезимовавшая клюква, будто просыпали её здесь из корзин. На

серой мшарине виднелись пучки желтого мха. «Да это следы медведя», – сразу понял

опытный охотник. Тут бродил проголодавшийся за зиму мишка и ел клюкву. Лапы его

увязали в болоте. Вытаскивая их из слякоти, медведь когтями выворачивал мох.

Видно, усердно топтался мохнатый ягодник, вот даже кочка примята. Отдыхал, что ли, на

ней? Посидел-посидел да и зашлепал прямиком через болото.

Что же заставило бурого зверя бросить закуску? Любопытно старому разгадать затею

топтыгина.

По следам медведя Иван Петрович вошел в березняк. Тут всё и разъяснилось...

Медведь увидел лосей. На влажной почве хорошо отпечатался их свежий ход. Сохатые

шли друг за другом, ступая след в след, будто один прошел. Только там, где они расходились

по сторонам, мимоходом обрывая ветви, можно было заметить, что их было несколько.

Впереди шагал вожак. Это была корова, – копыта у неё более узкие. За ней шел бык. Издали

его теперь не отличить от лосихи: сброшенные зимою рога еще не выросли. Замыкала

шествие маленькая прошлогодняя телочка... Вот лоси смело вошли в болото. Растопыривая

копыта (выше них имеются еще и подпорки), животные не боялись увязнуть. Вдруг вожак

остановился: медвежий дух учуял. Лосиха повернула назад и повела табунок в обход.

Так она хоть и крюк дала, но всё-таки перешла болото. Никакая сила не собьет лосей с

того направления, какое они избрали.

«Не моя ли «знакомая» возвращается на свой остров?» – подумал старик.

Проверил её дорогу и обрадовался. Пожалуй, она. Недаром упорно стремилась к острову.

Дед не ошибся. Поздней осенью устроили облавную охоту в этом острове. С одной

стороны, укрывшись в кустах, тихо стояли охотники, а с другого конца остров был охвачен

полудугой загонщиков. По сигналу они должны были с шумом гнать дичь на затаившихся

стрелков. Охотники хорошо знали, что по лосям стрелять нельзя, – бережем мы их. Но лоси

сами о себе позаботились.

С криком, свистом, гамом двинулась облава загонщиков. Лоси насторожились, прислу-

шались, потом внезапно бросились прямо на крики. Покачиваясь, размашистой иноходью (на

этой побежке их и на хорошем скакуне не догонишь) лоси вихрем прорвались сквозь цепь

людей. Впереди мчалась корноухая; следом, закинув рога на спину, чтобы не цеплять ими за