Путь к океану (сборник)

В пути от американского китобоя адмирал узнал, что в Петропавловске уже хозяйничает мощная эс­кадра из восьми боевых кораблей, с двумя вооружен­ными пароходами в том числе. Завойко ушел вовре­мя. Путь ему собиралась отрезать английская эскадра китайских вод под командою Стирлинга.

Пятого мая фрегат и корвет были уже в Де-Каст­ри, где находились транспорты и бот № 1, вышедшие с Камчатки раньше. Началась разгрузка кораблей. На берег перевезли 236 человек женщин и детей, больных, штурманских учеников и т. д. Часть из них благополучно прибыла в Мариинск, меньшую часть Невельской встретил на берегу озера Кизи.

Положение эскадры осложнялось тем, что лиман от льда мог очиститься только между 20 мая и 1 июня. Нападения же эскадры командора Фредерика из Петропавловска или Стирлинга из Шанхая или обоих вместе можно было ожидать с минуты на ми­нуту.

В предвидении таких возможностей Завойко при­казал «Авроре», «Оливуце» и транспорту «Двине», которым командовал Чихачев, по сигналу к бою не­медленно выпустить цепи и становиться на места у отмелей так, чтобы неприятель не смог напасть с двух сторон. «Байкал» и «Иртыш» должны были стать возможно ближе к берегу и в случае атаки их греб­ными судами принять бой. Если нападут пароходы, то транспорты сжечь, а команды с оружием свезти на берег. Транспорты были вооружены несколькими дрянными пушчонками и не могли противостоять на­стоящему военному судну.

Восьмого мая с мыса Клостер-Камп известили, что в море видна эскадра из трех судов. Немедленно русские корабли приготовились к бою. Фрегат, паро­вой корвет и бриг шли ко входу в залив под всеми парусами. Неприятель был явно сильнее, но, к удивлению экипажей русских судов, англичане (это был отряд командора Элиота), подойдя к заливу, прояви­ли нерешительность и стали крейсировать у входа Эти маневры заставляли думать, что прибыл только передовой отряд, который крейсирует, запирая выход из залива и поджидая подхода главных сил.

В 6 часов винтовой корвет осторожно вошел в бухту и с расстояния в 10 кабельтовых трижды вы­стрелил по «Оливуце», получив в ответ выстрел за выстрел. Все были убеждены, что сражение началось, но корвет развернулся, задымил и быстрым ходом вы­шел из залива. А вскоре и все три судна скрылись из виду.

«Тяжела и памятна была ночь с 8-го на 9-е мая, – пишет лейтенант Фесун, – и хотя, без сомнения, по­следняя война изобильна критическими случаями, но вряд ли когда-нибудь встречалось стечение обстоя­тельств более неблагоприятных и едва ли многим бывало хуже, чем нам в то время! 11 часов штиль, пре­красная весенняя ночь, кругом мертвая тишина, изредка прерываемая ударом колокола, бьющего склян­ки; огней неприятельских не видно. В кают-компании долго не ложились спать; некоторые из офицеров пи­сали письма, намереваясь отправить их, через каза­чьи пикеты, перед самым началом сражения...»[65]

Выйти в открытый океан было бы очень заманчи­во для «Авроры» и «Оливуцы», но нельзя покинуть транспорты, груженные ценными грузами, да и прови­зии для похода не было. Оставалось только ждать нападения.

В 2 часа пополудни 3 мая англичане показались снова, все в том же количестве. Отлегло от сердца: трое на трое можно биться с полной надеждой на по­беду, хотя три неприятельских судна были сильнее трех русских.

Однако на этот раз со стороны англичан не раз­далось ни одного выстрела. 10 мая англичане еще крейсировали у мыса Клостер-Камп, а с 11-го до самого прибытия Невельского больше никто их не видел. Следовало решить, что же предпринять.

На корвете «Оливуца» был созван военный совет. Большинство предложений сводилось к тому, чтобы ждать неприятеля в Де-Кастри (так как не было из­вестно состояние лимана, хотя разведчиков уже по­слали) и защищаться до последней крайности, а за­тем взорвать корабли и отступить на берег.

Невельской предложил попытаться пройти к мы­су Лазарева, а там уже (в случае невозможности из-за льдов идти дальше) действовать так, как решил совет. Мнение его было принято единогласно, и на другой день в полночь эскадра снялась с якоря и на­правилась к лиману. Офицер, ходивший в разведку, сообщил, что в лимане, к северу, льдов уже нет. Транспорты, неся все паруса, шли впереди, корвет и фре­гат прикрывали их сзади. Через несколько дней вся эскадра была у мыса Лазарева, благополучно скрыв­шись от англичан.

Как же случилось, что командор Элиот, пославший бриг за помощью к Стерлингу в Хакодате и с фрега­том и пароходом-корветом стороживший у Де-Кастри, выпустил из рук обреченную добычу?

Это произошло потому, что англичанам неизвест­ны были открытия Невельского. Элиот, считая Татар­ский пролив заливом, охранял подходы к Де-Кастри с юга, уверенный в том, что на север русские суда уйти не могут. Когда 16 мая пароход-корвет загля­нул в Де-Кастри, русской эскадры там не оказалось. Англичане бросились к югу (Императорская гавань то­же не была ими обнаружена в этом году) и побыва­ли везде, где могла бы оказаться русская эскадра, кроме того места, где она на самом деле находилась.

Невельской после ухода из Де-Кастри Завойко с кораблями вернулся в Мариинский пост и оттуда к мысу Лазарева на катере «Надежда», но у мыса Уса льды помешали катеру идти дальше. Здесь Невель­ской узнал, что Бутаков, лейтенант Шварц, мичман Иванов и 160 матросов с «Паллады», взяв с собою продовольствия на 10 дней и 200 зарядов для ору­дий, пешком направились к мысу Лазарева. Подготавливая все к вводу эскадры в Амур, приходилось распылять силы на постройку батарей и редутов для защиты от неприятеля, если он наконец разгадает за­гадку исчезновения русских судов.

В то время как Невельской принимал меры к обо­роне края, спасению кораблей и груза, к устройству вновь прибывших более или менее сносно, генерал-губернатор со значительным подкреплением вновь спустился по Амуру.

Второй сплав состоял из трех отделений: 1-е – из 26 барж под начальством самого Муравьева; 2-е – из 52 барж и 3-е – из 35 барж. Кроме солдат, каза­ков, артиллерии и военных запасов, на этот раз еха­ли на Амур и первые переселенцы – крестьяне.

Муравьев спустился по Амуру, имея относительно всех амурских проблем планы и намерения, в боль­шей части противоположные планам и намерениям Невельского.

Невельской требовал занимать край к югу, до са­мой корейской границы, не удовлетворяться левым берегом Амура, как хотел Муравьев.

Губернатор считал, что Невельской сделал свое дело и теперь уже становится «вреден». Кроме того, Муравьев ни с кем не хотел делить лавры и не же­лал, чтобы Невельской еще и еще раз мог оказаться правым и бросить тень на славу генерал-губернатора, будущего графа Амурского.

Еще в пути Муравьев составил предписание, ко­торое и отправил в Николаевск к Невельскому с мичманом Литке:

«1. Амурская экспедиция заменяется управлени­ем камчатского губернатора контр-адмирала Завойко, местопребыванием которого назначается Нико­лаевск.

2. Вы назначаетесь начальником штаба при глав­нокомандующем всеми морскими и сухопутными си­лами, сосредоточенными в Приамурском крае.

3. Все чины, состоящие в Амурской экспедиции, поступают под начальство контр-адмирала Завойко.

4. Главною квартирою всех наших войск назна­чается Мариинский пост».

Истинный смысл нового назначения – отстранение от дел – вполне понятен был Невельскому. Давно на­зревший удар жестоко потряс Геннадия Ивановича. Исполняя приказ, он сдал дела и с женою и дочерью-малюткой отправился в Мариинский пост, где его по­местили в двух тесных сырых комнатках, как челове­ка, оказавшегося не у дел.

Период самоотверженной, романтической борьбы окончился. Сошли со сцены герои, для которых выше всего в мире были благо родины и честь. В краю утверждались нравы и принципы царской бюро­кратии.

Но просто отставкою не ограничились лица, для которых невыгодно было, чтобы истинное значение Невельского стало известно. Биографы-панегиристы Муравьева – Барсуков, Ефимов, Шумахер и др. – приложили немало усердия, чтобы затушевать, ото­двинуть в тень фигуру истинного героя бескровного воссоединения с Россией Дальневосточного края.