Путь к океану (сборник)

Но, отдавая должное прошлой деятельности Не­вельского, Муравьев далеко не был удовлетворен его позицией в настоящее время.

В письме, переданном Муравьеву с Разградским, Геннадий Иванович напоминал генерал-губернатору о необходимости поставить посты в устьях Уссури и Сунгари. Муравьев игнорировал эту просьбу Невель­ского. Он не желал слушать чужих мнений, считая, что никто лучше, чем он сам, не может знать потреб­ностей края.

XXVI. НЕВИДАННОЕ ОЖИВЛЕНИЕ В ПРИАМУРСКОМ КРАЕ.

ПОСЛЕДНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ БОШНЯКА

Одиннадцатого июня Геннадий Иванович добрал­ся до залива Де-Кастри. Здесь стояла целая эскадра русских судов: транспорты «Двина», «Байкал», паро­вая шхуна «Восток» и многострадальный «Иртыш», команда которого вымерла на одну треть во время бедственной зимовки. «Иртышом» командовал лейте­нант Чихачев; прежний командир Гаврилов все еще не мог оправиться от болезни.

Шхуна «Восток» была посыльным судном при ад­мирале Путятине, который на фрегате «Паллада» прибыл в Японию для заключения договора.

В связи с разразившейся войной Путятин получил приказание со своими кораблями[60] идти к устью Амура.

Адмирал послал в Императорскую гавань корвет «Оливуца», чтобы предупредить зимующие там ко­рабли о том, что объявлена война с Англией, Фран­цией и Турцией. С приходом «Оливуцы» бедственное положение зимовщиков сразу облегчилось. В Де-Кастри Невельской нашел всю команду Муравьевского поста во главе с Буссе. Путятин, отправляя к Буссе извещение о начавшейся войне, предложил снять пост и вместе с командой отправиться на Амур, «ес­ли это не противоречит распоряжениям его началь­ства». Опасливый майор поторопимся выполнить рас­поряжение адмирала, пренебрегая приказом Невель­ского разбить команду на отряды по 6–8 человек и маневрировать с ними, заставляя неприятеля блокировать остров.

Майор предпочел более спокойную жизнь и по­спешил эвакуироваться, оставив с таким трудом воз­веденные стены и деревянные башни на произвол судьбы.

Адмирал Путятин находился в Императорской га­вани, которую нашел удобной для защиты от непри­ятеля и начал укреплять.

Геннадий Иванович узнал, что сведения, получен­ные им о бухтах к югу от Императорской гавани, под­твердились. «Паллада» на пути из Японии близ ко­рейской границы, на южном побережье Уссурийского края, вышла в обширную, закрытую от ветров га­вань, которая была названа заливом Посьета. Север­нее открыта была удобная, но небольшая бухта, на­званная бухтой св. Ольги.

В Де-Кастри Невельской получил известие, что в Мариинский пост уже пришел пароход «Аргунь», а вслед за ним движется со своей флотилией генерал-губернатор. Геннадий Иванович поспешил обратно и 14 июня в 7 верстах от Мариинского поста на бай­дарке встретил караван барж с «Амурским сплавом». Невельской рапортовал Муравьеву о состоянии Амурской экспедиции, о Сахалине и о судах, собравшихся в Де-Кастри и Императорской гавани.

К полудню того же дня вся флотилия собралась у Мариинского поста, который состоял тогда из 8 че­ловек матросов, живших в двух избах.

Муравьев объявил Невельскому, что 350 человек под начальством назначенного помощником губерна­тора Камчатки и командиром 47-го флотского экипа­жа капитана 2-го ранга Арбузова и инженерного по­ручика Мровинского должны следовать в залив Де-Кастри, а оттуда на транспортных судах «Иртыш» и «Двина» в Петропавловск. Сотня конных казаков и горная батарея (4 орудия) остаются в Мариинском посту, остальные же 150 человек направятся в Нико­лаевский пост. «По Высочайшему повелению, – ска­зал Муравьев, – суда отряда адмирала Путятина: фрегат «Паллада» и шхуна «Восток», должны войти в реку Амур, почему все команды этих судов, а рав­но и команда Константиновского поста, должны зи­мовать в Николаевском посту; люди же Муравьевского поста должны на компанейских судах отправиться в Ситху». Таким образом, в постах Мариинском к Николаевском, где помещалось только 35 че­ловек, должно было зимовать около 900 человек.

Двадцать четвертого июня отряд Арбузова на транспортах «Иртыш» и «Двина», с продовольствием на весь путь до Петропавловска, а также с провиан­том, привезенным на «Байкале», вышел по назначе­нию. Через несколько часов после их ухода из Де-Кастри прибыл из Петропавловска корвет «Оливуца» с донесением от В. С. Завойко, что он не в со­стоянии обеспечить вновь прибывших, потому что провианта для находившихся в Петропавловске ко­манд и жителей едва только достанет до 1 ноября, и что ввиду военных обстоятельств снабжение порта морем на кругосветных судах компании (как то делалось) весьма сомнительно, а если суда эти по ка­кому-либо счастливому случаю и успеют войти в порт, то и тогда они привезут только годовое продо­вольствие, строго рассчитанное на число людей, кото­рое там находится сейчас.

Отношения между Муравьевым и Невельским пор­тились все больше и больше. Совместные хлопоты по подготовке края к обороне еще сильнее подчеркива­ли разницу во мнениях. Многие распоряжения Невель­ского раздражали властного и самоуверенного генерал-губернатора. Почва для личной неприязни Му­равьева была еще прежде хорошо подготовлена мно­гочисленными врагами Невельского, а разногласия, происходившие между генерал-губернатором и Ген­надием Ивановичем чуть ли не по каждому вопросу, только подливали масла в огонь.

Трагедия в Императорской гавани, происшедшая по вине Буссе, бросала, конечно, тень и на Невель­ского, несмотря на то, что он и его отважные спод­вижники сделали все, что могли, для устранения ка­тастрофы[61]. Однако помощь пришла слишком поздно. В продолжение зимы в Императорской гавани из 12 человек команды поста умерли 2 человека, из 48 человек команды транспорта «Иртыш» умерли 1 офи­цер и 12 человек матросов. Из 24 человек экипажа «Николая I» умерли 4 человека. Таким образом, из 84 человек не стало 19.

Подробное донесение об этом несчастье Невель­ской получил от Бошняка за несколько дней до при­бытия генерал-губернатора.

«Господь бог один знает, – заканчивает Бошняк, – чем бы еще могла кончиться эта печальная драма, если бы Вы не оставили в Императорской га­вани значительного количества муки и крупы, и если бы Вы по получении сведений о таком совершенно неожиданном обстоятельстве – сосредоточении здесь 84 человек вместо 12 – не прислали бы нам хотя и скудного, но единственно возможного количества не­обходимых запасов и оленины, и если бы корвет «Оливуца» не снабдил нас запасами... Прибытие этого корвета оживило нас всех».

Несчастье в Императорской гавани, которое при известном освещении и недоброжелательности можно было бы поставить в вину Невельскому, являлось только поводом для проявления неудовольствия гене­рал-губернатора, которое на самом деле имело более глубокие корни.

Муравьев еще прежде, про себя, решил судьбу Невельского. Подобного рода сотрудник, инициатив­ный, волевой, способный самостоятельно мыслить, не­поколебимый, если считал себя правым, да к тому же еще и имеющий огромные заслуги, способные за­тмить заслуги Муравьева в Амурском деле, был ему очень неудобен. В то время как Невельской, не обращая внимания на грозные симптомы неудоволь­ствия генерал-губернатора, работал не жалея сил, Муравьев писал своему адъютанту Корсакову:

«...Между тем Невельской просит меня не обездо­лить его народом и строит батарею в Николаевском порте на увале, кажется, против своего дома, а не там, где приказано – против входа в реку. Он, ока­зывается, так же вреден, как и атаман: вот к чему ведет честных людей излишнее самолюбие и эгоизм!

...Для успокоения Невельского я полагаю назна­чить его при себе исправляющим должность началь­ника штаба; Завойко – начальником всех морских сил... Таким образом Невельской с громким названи­ем не будет никому мешать и докончит свое там по­прище почетно»[62].

Удивительна снисходительность Муравьева, не от­казывающего Невельскому в честности![63]

Отставка Невельского, своеобразная награда, увенчивающая его замечательную деятельность, была ре­шена. Одно обстоятельство задержало ее: Невельской получил известие, что старшая дочь его Екатерина умерла и жена тяжело больна.