Взрыв в бухте Тихой

«Значит, она подходила ближе к берегу, ведь вряд ли можно увидеть перископ на таком расстоянии. — подумал он. — Да, не оставляют в покое… Ищут, ищут слабое место… А тут комбинат… Объект заманчивый… Но что замышляется? Шпионаж, диверсия? Или и то, и другое?»

Опять вспомнился сегодняшний разговор с командиром погранотряда полковником Дзюбой. Появление подводной лодки вблизи берегов, как будто и безрезультатное, встревожило старого чекиста. Да еще в селе Каменке откуда-то взялся охотник Иван Петрович Капустин. Полковник обо всем доложил командиру пограничного округа и начальнику областного Управления Комитета Госбезопасности. Когда сотрудник этого управления капитан Георгий Павлович Гридасов прибыл в распоряжение командира погранотряда, полковник передал ему разговор председателя Каменского сельсовета с командиром погранкомендатуры майором Строевым.

— …Подозрительный человек у нас в Каменке появился, — сказал председатель сельсовета Романишин.

Майор улыбнулся. С такими заявлениями Романишин частенько приходил на заставу. Заплыл кто-либо из отдыхающих далеко от берега — Романишин уже берет его на заметку; поедет влюбленная парочка ночью на шлюпке кататься — за ними посматривает.

У шпиона на лбу не написано, кто он такой, а здесь граница, надо ухо держать востро, — говаривал Романишин.

И сейчас в рассказе председателя сельсовета ничего особенного не было, но все-таки майор Строев насторожился. Дело в том, что несколько дней назад в село прибыл на отдых старичок-пенсионер Иван Петрович Капустин.

— Вот его документы, — подал паспорт Романишин.

— Что же здесь такого? — сказал майор. — Село ваше приморское, сюда каждое лето десятки людей приезжают.

— Всех этих людей я знаю, как облупленных, а этот — новый.

— Ну так что? Кто-нибудь ему порекомендовал.

— Тоже может быть. Только… Зачем к нам люди приезжают? Отдыхать, купаться. А этот целыми днями с ружьем по кустам лазает. Охотник! Так ведь сейчас охота запрещена. И потом, — добавил Романишин, — по паспорту ему шестьдесят один, а ходит — тридцатилетний не угонится… И опять же, видел я его в буфете на станции перед приходом поезда. Чего ему там делать? Пиво пить? Так ведь этого добра и у нас хватает: не больно дефицитный товар… Нет, этого охотника проверить нужно.

«Что ж, на днях будет известно, кто такой этот Капустин, — думал капитан Гридасов, — а пока…»

— Разрешите обратиться, товарищ капитан, — прервал размышления Гридасова рослый, атлетического сложения моряк.

— Пожалуйста!

— Командир отделения электриков-связистов старшина I статьи Медведев, — доложил моряк. — Так вот, за последние дни здесь один тип появился, охотником называется. Только что-то он охотится там, где дичи нет: на холмах да на берегу моря. А ведь отсюда недалеко, на лимане, нырков и уток видимо-невидимо…

— Какой он из себя? — спросил капитан.

— Я его лично не видел, а вот Лукьяненко дважды встречал.

— Кто это — Лукьяненко?

Это была ошибка Гридасова. Как религиозные люди верят, что бог создал небо и землю, так и старшина Медведев считал, что он сделал из Лукьяненко специалиста. Ну, раз так, то об этом должны все знать. И Медведев начал рассказывать, тем более, условия для этого сложились благоприятные: моряки прошли в кубрик и сели около стола.

— Лукьяненко у нас отличный матрос, — с гордостью начал Медведев. — Правда, раньше с ним одна потеха была, — и старшина покрутил головой. — Ничем особенным Лукьяненко от других матросов не отличался, только ростом был очень мал, и все называли его не по званию и не по фамилии, а просто Володя.

Командир отделения старшина первой статьи Голованов начал его обучать специальности электрика-связиста. И тут Лукьяненко оказался, как говорят, на высоте. Послал его однажды старшина на линию найти и устранить повреждение. Ходил Лукьяненко долго, а когда прибыл обратно, доложил:

— Везде все в порядке, но связь не работает!..

— Ну что же сделаешь? Старшина пошел сам на линию да и Лукьяненко с собой прихватил для практики. Пришли они к контрольному столбу. Старшина влез на него, проверяет линию и одновременно разъясняет:

— Смотрите, говорит, я даю изоляцию, а затем включаюсь в сторону станции. Теперь звоните и вызывайте.

Лукьяненко добросовестно все проделал: покрутил ручку, поговорил с телефонистом.

— Значит, здесь все в порядке, повреждение в другом направлении, — сказал старшина и стал провода сращивать, а проводнички от телефонного аппарата в рот взял, чтобы они на землю не упали.

Лукьяненко сидел-сидел да и крутнул ручку телефона. Голованов так и замер на столбе: провода-то у него во рту, ток от индикатора через язык пошел. И крикнуть он не может, и провода выбросить сил нет: челюсти словно судорогой свело. Старшина потом целую неделю горячего не мог в рот взять…

Гридасов слушал, иногда вставлял поощрительное «да?» и в то же время думал о своем. Он несколько раз улыбнулся, наблюдая, как мичман безуспешно подавал знаки Медведеву, чтобы тот замолчал; увлеченный рассказом старшина ничего не замечал.

— …После того случая стали о Лукьяненко ребята разные небылицы рассказывать: что он на турник со специальными «кошками» лазил, сам себя за ногу шкертом привязывал, чтобы не утонуть, да мало ли еще что.

Кто-то из ребят, кроме того, подсмотрел, что Лукьяненко в письме к девушке писал о бушующем море и о службе на кораблях. Ну вы же сами понимаете, что мы, служа на береговых постах наблюдения, море да корабли только с берега видим…

Конечно, стали над ним шутить.

— Володя, дескать, плавает от койки до камбуза аж пыль клубами сзади!..

— Совсем заскучал Володя: и специальность ему не дается, а тут еще это. Лежит он однажды на койке в кубрике, глаза открыты и в них тоска, что мне аж не по себе стало.

— Ну что ты, друг, загрустил, — говорю ему. — Пошутили ребята да и все…

У него даже слезы навернулись.

— Я же не виноват, — говорит, — что мне на берегу служить приходится…

Жалко мне его стало.

— Ты, — говорю, — Володя, не горюй. Можно быть хорошим моряком и на суше. Море есть всюду, где есть отвага, — и начал ему рассказывать, как морские пехотинцы во время войны сражались. — Они в общеармейской форме были, а в атаках их фашисты сразу узнавали и «черной смертью» прозвали недаром.

Вижу, глаза у Володи немного повеселели, но не совсем он успокоился:

— Так ведь это во время войны было, — говорит он. — А что я сейчас могу сделать?

— Вот в этом-то и вопрос. Моряк — это значит в любом деле мастак: за что ни возьмется — все спорится. А в тебе вот ничего морского, кроме формы, нет, потому и товарищи смеются.

Он сразу вспыхнул, даже уши покраснели — крепко, видно, я его своими словами донял — и говорит:

— Я, товарищ Медведев, постараюсь освоить свою специальность!

— Ну, что ж, помощь тебе мы окажем. Вот тогда ты и девушке сможешь написать, что, мол, на корабле я не служу, но специальность моя для флота очень нужная, потому я себя настоящим моряком считаю. А для верности фотокарточку приложи.

Прошло несколько дней и, смотрю, он, верно, больше стал специальностью интересоваться. То спросит что-нибудь, то стоит в стороне и два провода крутит: вязку делает.

Однажды проснулся я раненько. Смотрю, Лукьяненко поднялся, вышел из помещения. Прошло полчаса, прошло сорок минут, а он не возвращается.

«Что он, думаю, делает?» — и выглянул во двор. Смотрю, а Лукьяненко по деревянной радиомачте вверх с кошками взбирается и уже до самой антенны долез. Вы же сами видели, какая она: раза в три выше, чем обыкновенный телеграфный столб.

Я ему, конечно, мешать не стал, ушел обратно, но в душе обрадовался за товарища:

«Значит, думаю, по-настоящему решил специалистом стать!»

Некоторое время спустя старшина Голованов демобилизовался, и командиром отделения вместо него меня назначили. Старшина, уезжая, сказал мне:

— Насчет линий я тебе говорить ничего не буду, ты сам все прекрасно знаешь, а вот за Лукьяненко смотри, сделай из него хорошего специалиста. Это тебе мой наказ! Из него толк выйдет, надо только поднажать.