Путь к океану (сборник)

Афанасий проявил большую ловкость и сметли­вость в этой работе. 10 мая путники уже могли сле­довать дальше. Путешествие было тяжелым. Днем холод, дождь, ветер, борьба с волнами, течением и льдинами. Ночью приходилось спать поочередно. На­ступило время весенних медвежьих свадеб. Медведей было столько, что по ночам лес гудел от их рева и драк.

На десятый день пришли к реке Алдоме и встре­тили здесь тунгусов, из которых двое согласились сле­довать в помощь Орлову и Афанасию до самого Аянского залива. 25 мая обогнули высокий скалистый мыс и увидели Аянский залив. На окружавших его горах лежали тучи, залив был покрыт льдом. Пут­ники вытащили лодку на берег, сами же укрылись от непогоды под скалами у озера.

Орлов исследовал Аянский залив и его окрестно­сти как только мог подробно и выбрал место для бу­дущего поселения. Началась рубка леса для построек. Пристанищем вновь прибывшим послужили юрта и дом, сохранившиеся от работавших здесь за несколь­ко лет до Орлова исследователей.

Орлов собрал от окрестных жителей сведения о времени вскрытия и замерзания залива. Он составил тщательную опись залива и карту с промерами. Ра­боты заняли все лето.

Одиннадцатого августа на бриге «Промысел» при­были наконец Завойко и охотский протоиерей для освящения нового порта.

Завойко привез с собой рабочих и приказал на­чать постройки на месте, которое выбрал Орлов.

Орлов был счастливой находкой для Завойко. Старый штурман освободил своего начальника от мно­гих забот. Вот как писал об Орлове Завойко: «Не го­воря уже о трудностях переезда в 250 миль до залива на простой лодке, нельзя не отдать полной справед­ливости тому редкому самоотвержению, с которым Орлов действовал при всех случаях...»[24]

С Орлова сняли судимость и возвратили ему чин поручика корпуса флотских штурманов.

Штурман обеспечил исследование Аянского зали­ва и устройство порта. Для отыскания дороги от Маи до Аяна, доставки груза и строительных работ За­войко тоже нашел отличного, редкого помощника. Это был якутский мещанин Березин.

Вместе с нанятыми в Якутске 25 мастерами и раз­ными грузами, на вьючных лошадях, Березин через снега, кормя лошадей травою «сибилла», которую они доставали из под сугробов, добрался за 18 дней до Аяна.

Словом, счастье улыбалось Завойко в его начина­ниях.

Орлов, оставшийся на зимовку, забросил на время свои компанейские дела и занялся предприятием, да­леким от коммерции. Недостаточный ход рыбы про­шедшим летом поверг тунгусов в бедственное поло­жение. Начался голод. Люди, обессилев, безнадежно лежали по юртам, ожидая смерти. Якутские купцы-кулаки направили в Аян караваны оленей с разными товарами и, пользуясь безвыходным положением го­лодающих и честностью их в выполнении взятых на себя обязательств, закабаляли жителей. Орлов всеми силами боролся с влиянием этих купцов. Много чело­веческих жизней спас старый штурман. В последую­щие годы – 1844 и 1845 – Орлов исследовал пути сообщения от Аяна до Якутска по рекам Лене, Алда­ну, Мае, Нелькану через горы в трех вариантах.

Завойко между тем не терял времени даром. Он добился от правительства заселения вновь найденного Аянского тракта крестьянами; большие деньги истра­чены были на приблизительное хотя бы профилирова­ние дороги и устройство переправ.

Общественное положение Завойко резко измени­лось. Вместо скромной, незавидной должности началь­ника фактории он получил пост начальника Аян­ского порта, главного порта на Охотском море. Аян становился важнейшим связующим звеном между метрополией и тихоокеанскими владения­ми России. При этом назначении Завойко был про­изведен через чин: из лейтенанта в капитаны 2-го ранга.

Естественно, что, добившись таких успешных ре­зультатов, Завойко был глубоко заинтересован в том, чтобы Аянский порт не потерял своего искусственно созданного значения. Всякие поиски более удобных путей связи с Тихим океаном, чем через Маю, Нелькан, Аян, били прямо по личным интересам Завойко Не без его участия результаты неудачной, поверхно­стной экспедиции Гаврилова в 1847 году были представлены правительству как исчерпывающие данные о несудоходности Амура.

С одной стороны Невельской, желающий только блага родине, с другой – хлопочущие о личных, част­ных интересах Завойко и члены правления Российско-Американской компании, – вот какова была расста­новка сил среди русских деятелей на Дальнем Вос­токе.

А над всем этим мрачною, непоколебимою скалою стояли министры. Нессельроде, Чернышев, Вронченко боялись несуществующего китайского влияния на Амуре и в угоду призрачным опасениям не желали никаких перемен на Дальнем Востоке.

На самом деле «боязнь» была наигранной и вызывалась не заботами о безопасности России, а узко личными интересами.

И Нессельроде и Вронченко получали непосредст­венную выгоду от кяхтинской торговли и потому так непримиримо и воинственно ополчались против реши­тельных действий на Амуре, в местах, на которые Россия имела давние исторические права, в местах, Китаю вовсе не принадлежавших.

Эти беспринципные стяжатели прикидывались ос­торожными и добродетельными дипломатами, опаса­ющимися «затронуть интересы Китая». На деле же они беспокоились, что вся торговля с Китаем и Даль­ним Востоком утеряет свой монополистический харак­тер и получит новое, свободное развитие в связи с от­крытием судоходства на Амуре. Вряд ли Нессельроде и другие чиновники азиатского департамента мини­стерства внутренних дел были так уже не осведомлены о внутренних делах Китая, чтобы «бояться» того, что правительство Китая станет вступать в конфликт с Россией из-за своих весьма сомнительных прав на Амуре.

Вот что писали Маркс и Энгельс в одной из своих статей того времени о состоянии, до которого был до­веден великий китайский народ своими выродившими­ся правителями: «Мы здесь имели перед собой одну из тех шатких азиатских империй, которые, одна за другой, становятся добычей предприимчивости европейцев, – империю, настолько слабую, настолько раз­битую, что у нее не было даже энергии пройти через кризис народной революции; даже острая вспышка восстаний превратилась у нее в затяжной и явно не­излечимый недуг, – империю, настолько разложив­шуюся, что едва ли где-нибудь она способна держать в руках свой народ или оказать сопротивление чуже­земному вторжению»[25].

Три-четыре года спустя те же министры, «боявшие­ся» одряхлевшей Китайской империи, осмелились единодушно поддерживать Николая I, бряцавшего оружием по адресу сильнейших в ту эпоху государств мира – Англии, Франции и Турции; последняя тоже была страною со все еще мощным военным потенциа­лом. Они не побоялись вовлечь Россию в безнадежную войну и поставить ее на грань катастрофы.

История порта Аян была миниатюрным подобием этой же картины. Здесь тоже интересы края, а может быть, даже и интересы России в целом приносились в жертву интересам узколичным.

Тайных пружин и особых подробностей этой исто­рии не знал Невельской, с глубоким интересом слушая рассказы Орлова об основании Аяна, о плавани­ях старого штурмана вдоль опасных берегов Охот­ского моря, о его походах по занесенным снегом ле­сам, о его изысканиях в горных хребтах Джугджура...

А транспорт «Байкал» все ближе и ближе подхо­дил к Аяну, и вскоре под шапкою облаков завидне­лись серые скалы.

IX. АНГЛИЙСКИЕ „ТУРИСТЫ". ТРИУМФ НЕВЕЛЬСКОГО

В то время как Невельской в течение целого года был оторван от родины, Н. Н. Муравьев энергично и решительно старался изменить на свой лад мрачные порядки, царившие в Восточной Сибири со времени первых воевод. Он сурово расправлялся со взяточни­ками и обнаглевшими в безнаказанности казнокрада­ми, действовал круто и иной раз сгоряча, но работал, не жалея ни себя, ни помощников, ни подчиненных своих.

К «государственным преступникам», отбывавшим срок ссылки, и особенно к декабристам Муравьев от­носился либерально.

Он подал Николаю I ходатайство о смягчении участи декабристов, ссылаясь на давность их преступ­ления.

«Рано», – отвечал ему Николай.