Змеиный поцелуй

— Нетерпимые изуверы! Тайное учение Исы, сына Марьям…

Слушая бред Ишара, мы шли пешим шагом. Дорога была пустынной.

Мальчишки проводили нас до дхарма-салы и побежали домой. За углом остановились и крикнули:

— Белая обезьяна!

Точно камешком стрельнули в меня. Слушая их удаляющийся заливистый смех, я гадал, когда именно им пришло в голову обозвать меня, как долго они терпели. Но тут, прерывая мои никчёмные мысли, вышел служитель дхарма-салы. Он проворно заменил догорающий факел у входа и любезно обратился ко мне:

— Тебя привело заходящее солнце, — красиво начал он, хотя была уже глубокая ночь. — Путника, пришедшего на закате, прогонять нельзя. Моя жена почтит тебя омовением ног.

Утром я вложил в пухлые ладони служителя две монеты и попросил ухаживать за пострадавшим. Очень хорошо попросил и сказал, что на обратном пути заеду, и если расходы будут больше моей платы, то непременно доплачу.

18

Офонасей не знал и не мог знать, что в то утро, когда он впервые оказался в деревенской хижине на краю рисового поля, Махмет-хазиначи предстал перед раджой. Солнце, отражаясь в каменных, отшлифованных до зеркальной гладкости ступенях беседки, слепило Махмета. От беседки исходило благоухание. Раджа сидел прямо, твёрдо выставив сильную выю. Махмет-хазиначи передал владыке свиток.

— Что это, почтенный? — спросил раджа, освещённый солнечным блеском, и понюхал свиток. Он тонко пах сандалом.

— Это творение христианских подвижников, божественный. «Житие царевича Иоасафа и отца его царя Авенира». Написано на греческом языке. Наш Офонасей, очевидно, знаком со славянской версией. Может быть, устной. Во всяком случае, отрывок из этой версии он пересказывал мне в Джуннаре. Текст местами напоминает жизнеописание Гаутамы Будды, переделанный под христианские нужды. Мне кажется, мы можем использовать его в наших целях, — Махмет-хазиначи передал радже ещё один свиток.

— Что это, почтенный? — спросил раджа и понюхал свиток. Он тонко пах сандалом.

— Мною, божественный, подготовлены тексты о чудесном рождении Офонасея и его богоизбранности. Они написаны на славянском на бересте и с верными деталями от нашего брата из Литвы. Он купец и не раз бывал в доме Офонасея в Твери. Он описал узор на полотенце, которым мать нашего Офонасея протирала праздничные тарелки; иконы в доме Микитиных; две-три фразы, характерные для речи отца и матери. Думаю, вполне достаточно для человека, который давно уже тоскует по родине и чувствует себя одиноким среди иноплеменников и иноверцев. Остальное он сам довитийствует.

Раджа удовлетворённо кивнул, как кивает человек, привыкший повелевать тысячами.

— Я не сомневаюсь в успехе, зная твоё искусство извращать письмена.

— В этом, божественный, преуспел не я один.

— Но ты один соединил это с утончённо-почтительным отношением к религиям-предтечам.

— И ещё один свиток, божественный!

— Что это, почтенный? — спросил раджа из солнечного сияния и понюхал свиток. Он тонко пах сандалом.

— Это так называемое евангелие Фомы. Возможно, основанное на подлинных записях иудея. Говорят, он писал его ногтем, выдавливая буквы на листьях лотоса. Чтобы расширить христианскую ограниченность автора, наши братья вставили несколько строк от себя.

— Эоны? — спросил раджа из солнечного блеска.

— Да, божественный! Хотелось бы, чтобы и Офонасей прочитал это евангелие. Беда в том, что он плохо знает греческий, тем более александрийское наречие. Но знать этот текст Офонасей должен. Конечно, он не заставит Офонасея отказаться от четырёх евангелистов, которыми ограничен его разум, но будет считаться с фактом, что есть и другие евангелисты. В это он поверит. Он любит Фому, молится ему. И будет всегда терпимо относиться к предложенному тексту. Когда-нибудь нам пригодится его благожелательная поддержка.

Раджа задумчиво нюхал свиток. Потом кивнул, как кивает человек, привыкший повелевать тысячами.

— Поможем ему ознакомиться с этим текстом. И, я думаю, почтенный, мы пойдём дальше и глубже.

— Вы полагаете, что можно доказать Офонасею, будто христианство — только предтеча нашей религии?

— Почему бы и нет? Ведь это правда!

— Но вы, божественный, сами любите повторять: не дразните диких зверей — сначала их надо приручить.

— Конечно, он недостаточно начитан, чтобы понять, что Иисус — такой же, как Будда, Моисей и Магомет, но достаточно начитан, чтобы понять, что все религии говорят об одном. В конце концов, не ему подводить жирную черту под примитивным христианством на Руси. Кстати, почтенный, что ты скажешь о недостатках Офонасея?

— Офонасей верит в Распятого, верит по-детски, наивно, но глубоко, только вот на ындийских жёнок не может смотреть без вожделения. Очень переживает по этому поводу. Грех весьма простительный для примитивного человека.

— Здесь ты, почтенный, преступно легкомыслен. Миражи чувственности будут мешать Офонасею усвоить нашу религию, а за ней — будущее. Мы не можем пренебрегать малым, особенно на первых порах.

Махмет низко опустил голову:

— Таков я, ничтожный.

— А что ты скажешь о его витийстве?

— Я читал его записи в Джуннаре, пока он спал. Повесть об иудее Фоме пишется в духе жития святых, только полнее. Ещё он пишет путевые заметки. Они однообразны и скучны, но есть места, не лишённые художественного изящества.

— И в чём же оно проявляется?

— Православные молитвы написаны на персидском, арабском и других языках. Для русича, знающего языки, становится понятным одиночество Офонасея. И возможный читатель, пожалуй, будет сопереживать. Весьма интересно и ново! Потом: ындийские, арабские, персидские слова и целые фразы перемешаны — создаётся некая акустическая экзотика. Опять же для возможного читателя создаётся иллюзия путешествия весьма далёкого. Это тоже ново для современных текстов. А процесс угадывания некоторых слов создаёт некое напряжение. У Офонасея свой путь, и острая новизна его приёмов подкупает.

— Офонасей уже не молод, почтенный.

Махмет пожал плечами.

— Как сказал в своё время один чинский [20] мудрец: «Только после восьмидесяти прожитых лет я стал понимать линии рыб и растений».

Раджа кивнул, как кивает человек, привыкший повелевать тысячами.

— А повесть об иудее Фоме содержит нововитийные открытия?

— Подробно он описывает те места, где апостол попадает в ситуации, отдалённо напоминающие те, в которых побывал сам Офонасей. Здесь для нас зацепка, божественный, — Махмет лукаво улыбнулся.

— Я понял тебя, почтенный.

— И если Офонасей прочитает евангелие Фомы, то сможет косвенно упомянуть в своём труде строки, вставленные нашими братьями.

Раджа удовлетворённо кивнул, как кивает человек, привыкший повелевать тысячами.

— Да окажутся правдой твои слова!.. Только запомни, почтенный, иудей Фома евангелия не писал. Оно всё, от первой до последней строчки, написано нашими братьями. Это необязательно знать Офонасею, но ты должен это знать.

Они заговорили на непонятном языке, и стражник, стоящий за троном раджи, угадывал лишь отдельные слова. В конце разговора раджа протянул Махмету тугой мешочек:

— Я бы наградил тебя, почтенный, свободной от налога землёй, но ты должен возвращаться в Персию и продолжать трудиться над тем, чтобы со временем эта древняя земля стала землёй эзотерического магометанства.

Махмет принял дар с глубоким поклоном.

— Слава Аллаху, я исполнил своё поручение. И мысленно, божественный, я всегда буду пребывать у твоего стремени, — и с этими словами он удалился.

— Да сохранит тебя молитва пророка, — раджа лукаво улыбнулся и тихо рассмеялся: — Аминь.

19

Наверху зашипела змея, и сквозь её шипение Офонасей услышал голос молочницы Анасуйи:

— О, уважаемая змея с девичьим сердцем! Отведай козьего молока, которое я принесла для тебя.