Змеиный поцелуй

— И? — лукаво улыбаясь, спросил Махмет.

— Сошлись к царю множество бутопоклонников, а сторонников истинной веры… было мало, потому что они подвергались гонениям и спасались в катакомбах. Пришли несколько человек во главе с лже-Варлаамом — волхвом Нахором. Царь принудил его выступить на состязании в роли подвижника (ради Махмета я не сказал «христианского подвижника») и проиграть жрецам — бутопоклонникам. Внешне волхв Нахор был очень похож на Варлаама.

Царь обратился к своим мудрецам: «Если победите Варлаама, удостоитесь почестей, если же нет — жестоко казню, а детей ваших обращу в вечное рабство».

Тут неожиданно поднялся царевич. Ночью ему было откровение. В молитвенном бдении предстал ему Сам Господь наш («Иисус Христос», — добавил я мысленно) и объявил, что отец его вместо Варлаама подставит волхва Нахора. И теперь царевич обратился к лже-Варлааму: «Праведным судом рассудил царь! Если выйдешь победителем, Варлаам, я буду служить Господу («Иисусу Христу», — добавил я мысленно), но если проиграешь — своими руками вырву из твоей гортани язык, а потом вырву твоё сердце».

Волхв Нахор глянул на царя. Но что мог сделать царь? Он только неопределённо кивнул на слова сына. И волхв Нахор решил защищать Истинного Бога. Благодать Господа нашего («Иисуса Христа», — мысленно добавил я) действует и через нечистые сосуды, — я хотел сказать, что волхв Нахор доказал, что только христианская вера — истинная вера, но ради Махмета не сказал, а сказал: — Лже-Варлаам победил жрецов — бутопоклонников…

— И вот царевич и волхв остались одни, — подтолкнул меня Махмет.

— Ты знаешь это житие? — удивился я.

— Слышал нечто подобное из жизнеописания Гаутамы Будды.

Я не понял слов Махмета. Он неохотно взглянул на меня:

— Я хотел сказать: «Злые силы служат святым». Они думают, что служат своим людям, тогда как работают на святых, — так, кажется, говорил Иса в Инджиле?

Я не мог припомнить подобных слов Иисуса Христа и устыдился. Бесермен Махмет знает Евангелие лучше меня!

Махмет хлопнул в ладоши — нам принесли вино и фрукты. Такого вкусного вина я не пивал ни в Литве, ни в Крыму, ни в земле Гурзынской, ни в Царьграде. А в Ындии вообще к вину не прикладывался. Варно зело.

— Пусть тот, кто ищет, не перестаёт искать, пока не найдёт, а когда найдёт, будет потрясён, — так, кажется, говорит ваш Иса в Инджиле? И я желаю тебе, Офонасей, найти Церковь, которую насадил твой любимый Фома, — Махмет улыбнулся, и его улыбка своей искренностью заразила и меня. Я почти не сомневался, что мои чаяния сбудутся. Тут Махмет ещё раз в ладоши хлопнул — жёнки явились. Я таких изящных и разузоренных ни до, ни после не видывал. Поражала их непристойность, а глядят келейницами. И я, понятно, пал жертвой обольщения.

16

Проснулся поздно. Полуденная навязчивая муха разбудила жужжанием, а то бы проспал и доле. Лежу один весь в поту, как после чая с малиной, дышу через силу. Палатка накалилась изрядно. Собрался. Водицы розовой испил: Махмет — добрая душа, велел у ложа кувшин поставить. Вышел из палатки осторожной поступью и обомлел.

Махмет-хазиначи идёт осанисто, с хозяйской уверенностью и ведёт под уздцы моего белогривого. Я подумал ещё: уж не грезится ли мне? Жара сбивала с панталыку. Бесконечно радостная картина! Я ринулся к коню.

— Мне ведь теперь, хаджи Махмет, до конца дней своих не рассчитаться, — проговорил я, прижимаясь щекой к гриве коня и гладя его стройную, мускулистую шею. — Брат родной для меня столько не сделает, сколько ты сделал.

— Не думай об этом, — улыбаясь, сказал Махмет. — Как у вас в Инджиле написано: «Мы рабы, ничего не стоящие, ибо сделали то, что и должны были сделать». Ты, Офонасей, не простой человек, только сам этого ещё не знаешь. Особенный человек…

— Что же во мне особенного? — спрашивал я его и рдел от стыда. Пробормотал ещё что-то вроде благодарности. Махмет подал знак молчания.

— …Особенный человек, и помочь тебе — дело богоугодное. Мне ничего от тебя не нужно, — покровительственно сказал Махмет, коверкая русские слова. Как в сказке! На меня точно снизошла благодать снега. Не знал я, как выразить свою благодарность Махмету — поклонился ему. Схватил его за руку, сжал и поцеловал, точно старцу святому. Ангелы, должно быть, радовались вместе со мною. Руки Махмета пахли так же, как цветущие кусты кеа.

— Ну-ну, — успокаивал меня Махмет-хазиначи.

Он повернулся и протянул руку слуге. Тот вложил в руку господина свиток, на каких обычно пишутся торговые договоры. Махмет развернул свиток. На нём грифелем была нарисована карта. Махмет кончиком грифеля ткнул в неё и сухо рассказал мне, как лучше добраться до деревни. От слов Махмета мой конь вздрогнул вместе со мной.

— Неподалёку от неё спасаются христианские отшельники.

Сказка продолжалась.

На прощание мы обнялись. Я оседлал коня.

— Юсуф! — окликнул меня по-бесерменски Махмет и, покровительственно улыбаясь, протянул мне грифель. — Он тебе пригодится.

Мои руки слились с поводьями, ноги срослись со статными округлыми боками скакуна, летевшего, как стрела. Я точно всадник на белом коне… как будто в сказке!

17

Долго я ехал по тенистой дороге, предвкушая скорую встречу с верными из Церкви, которую насадил святой апостол Фома. И, конечно, в скромных мечтах своих уже слушал истории из жизни святого Фомы, о которых не знали ни в Иерусалиме, ни в Царьграде, ни в Киеве. И под басистое дыхание коня уже представлял, как перенесу древнюю быль на бумагу.

К вечеру, изрядно устав, я решил найти речную отмель, чтобы искупаться самому и искупать коня. Месяц сиял так, будто пообещал солнцу, что ночью будет светло, как днём. Когда вышли из тени деревьев на ярко освещённую луной поляну, конь мой вдруг засучил ногами. В тени кустарника, раскинув руки и ноги, лежал человек. Речная волна касалась его тюрбана. Я подошёл ближе. Из-за уха с каким-то немым укором, точно клюв птицы, торчал кончик тюрбана. Я узнал в несчастном пророка Ишара. Его лицо было в кровоподтёках. Халат в том месте, где обычно носят кошельки, вспорот. Пророк простонал в забытьи.

Я омыл пострадавшему раны. Влил ему в рот немного воды. Ишар сглотнул и открыл глаза. Их выражение было весьма неопределённым.

— Махатмы, махатмы, — шептал Ишар не понятные мне слова. Конь фыркнул, а в кустах робко треснула ветка. Я как можно тише вынул меч из ножен. На всякий случай. Обернулся и увидел в кустах двух мальчишек. Они боялись выходить из укрытия.

— Что здесь произошло? — строго спросил я. Но мне не ответили. Я вырвал из земли шершавый лист величиной с ухо слона, ополоснул его в реке, свернул лодочкой и проткнул щепкой. Наполнил получившийся сосуд растительным маслом, плеснул в него виноградного вина и, макая в лекарство тряпицу, стал осторожно обмазывать раны пострадавшему. Он вздрагивал при каждом моём прикосновении.

Мальчишки появились из кустов.

— Есть ли в вашей деревне дхарма-сала [19]? — спросил я. Дети оживились:

— Да-да, наша деревня большая и стоит на дороге, и у нас есть дхарма-сала.

Пророк бредил, пока я обвязывал ему раны:

— Они достигли высшей духовности и вырвались из круга воплощений. Но они желают нас и продолжают воплощения, чтобы помогать нам в нашем духовном развитии. У них знание и сила. Они приветствовали новорождённого Иисуса, помогали Магомету, они… Махатмы!..

Из сбивчивого рассказа мальчишек я догадался, что на Ишара напали грабители.

— Вы решили, что я тоже разбойник?

— Да, — мальчишки белозубо заулыбались. — К воде уже подходили люди, но как только замечали его, тут же уходили…

— И много людей прошли мимо?

— Подходил брахман и ушёл. Подходил воин и тоже ушёл.

Я угостил мальчишек бетелем. Они жевали и улыбались. Я дал знак коню, перестав хлебать воду, он понимающе моргнул и к удивлению мальчишек повалился на бок. Я усадил Ишара в седло и привязал. Голова его с торчащим над ухом рогом сразу опустилась на мускулистую шею коня. В бреду пророк продолжал воевать против кастовых различий.