Савмак. Пенталогия (СИ)

  - И у вас, говорят, уже куча детей?

  - Сын и две дочурки, - с теплотой в голосе сообщил Дельф. - А ещё троих у нас забрал Танатос... Ну, вот и готово!

  Молодой гончар, медленно вращая круг, внимательно оглядел только что законченную посудину со всех сторон и, не обнаружив видимых изъянов, остался доволен своей работой. Наклонившись, он тщательно отмыл от глины в стоящем поблизости большом глиняном чане с мутной водой по локти свои толстые волосатые руки, затем старательно вытер их полотняным рушником, висевшим тут же на вбитом в растрескавшийся от старости опорный столб гвозде.

  - А что же не видно твоих малышей во дворе? - поинтересовался тем часом Минний.

  - Так ведь они с Поликастой сейчас в клерах! - пояснил Дельф. - В усадьбе Мемнона. А ты когда приехал? Сегодня? Так ты же ничего ещё не знаешь! У нас здесь столько всего произошло, пока тебя не было! Восемь лет назад Мемнон, овдовев, - тогда ему было сорок лет - женился на младшей сестре Поликасты Кириене. Так что теперь мы с ним родня, и каждое лето во время сбора урожая Поликаста проводит с детьми в его усадьбе... Ну что, пойдём в дом - выпьем вина за твоё возвращение? - вытерев насухо руки, предложил Дельф, поглядывая с неуверенной улыбкой на глубоко врезавшуюся в лоб Минния между бровей суровую складку.

  Узнав, что Поликасты нет дома, Миннию расхотелось заходить в дом.

  - Знаешь, Дельф, я ведь хочу сегодня ещё побывать на могиле родителей. Уже скоро вечер, а мне до захода солнца нужно непременно вернуться в город. Так что, может, выпьем с тобой как-нибудь в другой раз. Ты, кстати, знаешь, где похоронены мои старики?

  - Конечно! Ведь это я по просьбе Поликасты установил на их могиле надгробную стелу.

  - Благодарю, Дельф, - Минний расчувствованно стиснул ладонью мощное плечо друга. - Сколько ты потратил? Я всё верну с лихвой.

  - Да, ладно, Минний. Какие между нами счёты?.. Кстати, я хотел поставить рядом с их могилами и твой кенотаф, но Поликаста не разрешила. Она всегда верила, что ты жив, и, как видишь, чутьё её не обмануло. Хе-хе-хе!

  - Ну, так что - покажешь, где лежат мои старики?

  - Погоди! Давай всё же выпьем по канфару вина за нашу встречу. Это займёт всего пару минут. Заодно увидишь, как теперь выглядит моя Поли.

  Сказав суетившемуся у печи отцу, что амфора готова, и что он отведёт Минния к могиле его родителей, Дельф потащил заинтригованного Минния в дом. В небольших сенях за входными дверями, расположенными ровно посередине длинного одноэтажного дома, Дельф толкнул левую дверь. Усадив Минния за стол в первой же комнате принадлежащего ему и его семье левого крыла, он поспешно выбежал в другую дверь - вероятно, побежал в кладовую за вином.

  Толстяк Дельф, будучи единственным сыном гончара Евклида, не похищенным в нежном возрасте злобным демоном смерти Танатосом (выжила ещё младшая его на три года сестра Дорофея), с детских лет обучался с помощью ремня и подзатыльников к отцовской профессии: как правильно замешивать глину, лепить и обжигать миски и горшки, и до смерти невзлюбил это скучное занятие. Не пожалев для Дельфа силушки, боги взамен не додали ему ума. Сын гончара Евклида был простодушен и туповат, как телёнок - школьные науки отскакивали от него, как горох от стенки. С превеликим трудом ему удалось вызубрить алфавит и научиться кое-как читать и писать, арифметика же так и осталась для него тайной за семью печатями. Зато ему с самых ранних лет нравилось лепить из влажной глины вместо чашек и мисок детские свистульки, игрушечные домики, кораблики, повозки, различных зверюшек и человечков. Дельф обжигал свои игрушки в печи рядом с отцовскими мисками, вместе с матушкой расписывал их яркими красками и к двенадцати годам достиг уже такого мастерства, что его поделки стали охотно раскупаться в гончарных рядах на агоре, после чего строгий отец перестал, наконец, вколачивать в него палкой и ремнём любовь к простой посуде, поняв, что всеблагие боги наделили его наследника куда более редким и прибыльным даром. В самом деле, взрослея, Дельф научился лепить из глины и вырезать из дерева не только детские игрушки, а и красивые фигурки богинь и нимф, богов и героев, охотно раскупавшиеся херсонеситами и чужеземными гостями для подношений в храмы и святилища.

   Вскоре за открытой дверью послышались тяжёлые, на сей раз неспешные шаги, и Дельф, с самодовольной улыбкой на толстом, лоснящемся лице, торжественно внёс в трапезную и поставил на середину стола нечто похожее на высокий кувшин, накрытый куском белой материи. Немного помедлив и глядя прямо в глаза Миннию, он быстро смахнул покрывало. Вместо кувшина с вином Минний увидел стоящую на шаре женскую фигурку величиной с локоть, искусно вырезанную из куска дерева. В длинной, облегающей высокую грудь и широкие бёдра столе, с полураспустившимися за спиной лебяжьими крыльями, в одной руке женщина держала наполненный всевозможными плодами рог изобилия, другой - опиралась на широкое рулевое корабельное весло.

  - Узнаёшь? - дрогнувшим от волнения голосом спросил Дельф.

  Минний молчал, прикипев взглядом к миловидному лицу статуэтки, оживлённому мягкой, многообещающей улыбкой притягательных губ. Ещё бы ему не узнать! Несомненно, это была Поликаста в образе богини Судьбы Тихе. Правда, в глубинах его памяти она осталась 16-летней девчонкой, а здесь была зрелой, цветущей женщиной. Обхватив мозолистыми ладонями шар, Минний стал медленно поворачивать его, разглядывая фигурку со всех сторон.

  - Ты первый, кому я её показываю. Даже Поликаста ещё её не видела... Из-за этих проклятых горшков мне никак не удаётся её закончить.

  - Ты делаешь её на заказ?

  - Нет, для себя. Точнее - хочу подарить её Поли на годовщину нашей свадьбы, как знак того, что она - моя счастливая Судьба... Ну, ладно. Ты пока рассматривай, а я пойду, принесу вина.

  И Дельф бегом потопал на отцовскую половину за вином, оставив вернувшегося из небытия друга наедине со своей счастливой Судьбой.

  Дочь беженца с захваченной скифами Равнины Гиппократа, Поликаста появилась в доме ритора Гераклия, когда ей было четырнадцать. Наводнившие лет тридцать назад Херсонес беженцы в большинстве своём едва сводили концы с концами и брались за любую работу, чтобы прокормиться. Часть из них приютили у себя родичи-херсонеситы, многие поселились в клерах, работая батраками у владельцев земельных наделов. Тем, кто имел средства, дозволили застроить крохотными домиками немногие имевшиеся в городе свободные делянки, в том числе внутренний двор Цитадели и даже проскений запустевшего театра - херсонеситам в ту пору было не до театральных зрелищ. Совет и народ ввели даже специальный налог в пользу нуждающихся беженцев, большинство из которых быстро растратило спасённые с Равнины денежные накопления и движимое имущество.

  Многие херсонеситы продали своих рабов и взяли для домашних услуг и в мастерские за умеренную плату сограждан из числа беженцев. Так же поступил и уважаемый в городе за учёность ритор Гераклий. Его супруга Левкимна выбрала себе в помощницы по дому девушку из многодетной семьи Гиппократа. На вывезенные с Равнины, где у него был большой земельный участок с усадьбой, скромные средства Гиппократ построил в Цитадели крохотный домик, в котором ютился с женой Диогеной, тремя дочерьми и малолетним сыном, хватаясь за всякую работу, чтобы прокормить голодную семью, и мечтая в один прекрасный день вернуться в свою огромную прекрасную усадьбу, на освобождённую от варваров Равнину.

  18-летний Минний, конечно же, сразу положил глаз на появившуюся в их доме прехорошенькую служанку, к которой поначалу отнёсся как к обычной рабыне. Но его попыткам обучить её бесплатно сладостной науке любви девушка дала неожиданный и весьма решительный отпор. Отказала она "учителю" и когда он предложил ей за свои "уроки" весьма неплохие деньги. Обозвав её дурой деревенской, сын ритора перестал обращать на неё внимание - в городе было полным полно легкодоступных женщин на любой вкус. А невдолге Минний отправился на два года в пограничную казарму эфебов, появляясь в родительском доме лишь от случая к случаю.