Александровский cад

– Да так, вещь одну ищу, – промямлил он. Майор метнул острый взгляд на Казарина:

– Это не с ЭТИМ ли делом связано?

– С каким? – прикинулся простачком Лешка. Архивариус кисло усмехнулся:

– Да ладно! Об этом весь Кремль шушукается. Лешка понял, что хитрить бессмысленно.

– Ну хорошо… Меня интересует, когда и в каком году в кабинете заместителя начальника особого сектора ЦК могли оказаться вещи, принадлежавшие Якову Михайловичу Свердлову?

Майор нахмурил брови, и глаза его заволокло туманом. Лешка, в общем-то, и не ожидал сразу услышать ответ на свой вопрос. Но через минуту на лице архивариуса опять появилось осмысленное выражение.

– Дело № 345/18-4. Отчет о вскрытии сейфа бывшего председателя ВЦИК Свердлова Якова Михайловича… Сейф вскрыт в июле 1935 года… – Майор не просто говорил – он как будто читал по невидимой бумажке. – Комиссией обнаружено 108 525 золотых монет царской чеканки, заграничные паспорта на всю семью Якова Михайловича и даже на княгиню Барятинскую, кредитные царские билеты на сумму 750 000 рублей и 705 золотых изделий с бриллиантами.

– Вот это да! – восхищенно воскликнул Лешка, когда майор закончил.

– Да, деньги немалые, – подтвердил архивариус. Лешка замахал руками.

– Я не про деньги. Я про вашу память. Майор был польщен.

– А хочешь дело посмотреть?

Лешка не успел ответить, как архивариус нырнул под стеллажи и через несколько минут появился с пожелтевшей картонной папкой. Внутри лежал небольшой по объему акт вскрытия сейфа. Казарин пробежал его сверху вниз, и вдруг его глаз споткнулся на последней строчке.

– Подписано… подписано… «Шумаков, Панин… Ша-пилин».

Эти подписи, как гром среди ясного неба, поразили Казарина. Все смешалось в его голове. Три знакомые до боли фамилии, пропавший документ и пресс-папье, исчезнувшее из кабинета убитого, – начинали сплетаться в один зловещий узел. Правда, на вопрос, причем здесь пресс-папье, Лешка пока ответить не мог. Очевидным было лишь одно: оно никак не сочеталось с деньгами, золотом и драгоценностями, найденными в сейфе Якова Михайловича.

Но самый главный вопрос, который волновал Казарина в этот момент, заключался в друтом. Каким образом под документом оказалась подпись Петра Саввича Шапилина? И почему он ни словом не обмолвился о том, что принимал непосредственное участие во вскрытии сейфа? А если учесть, что два свидетеля тех далеких событий были очень близки Шапилину, но теперь находились в могиле, – вырисовывалась вполне определенная картина преступления, в которой Петр Саввич мог играть весьма неблаговидную роль. К тому же странное поведение начальника и явное нежелание вникать в косвенные улики, обнаруженные Казариным, только усиливали подозрение.

С этими мыслями, выйдя из Четырнадцатого корпуса, Лешка обогнул здание и медленно двинулся вдоль Кремлевской стены. Он дошел до окон кабинета Панина и стал еще раз внимательно осматривать рамы, карниз, цоколь, грязно-желтую штукатурку стен. Все было нормально. Как всегда. От старой крепостной стены его отделяли всего два десятка метров. И тут его осенило.

На поиски ключа от двери возле Никольской башни у него ушло полчаса, к концу которых Казарин уже сгорал от нетерпения. Отворив дверь, он приказал сопровождавшему сотруднику комендатуры идти обратно, а сам включил фонарь и шагнул внутрь старых кремлевских стен.

Расстояние, которое в детстве казалось огромным, Казарин преодолел за несколько минут. Тусклый свет фонаря едва освещал путь по кремлевскому подземелью. Но дорога была знакома. Двигаясь в тесном коридоре, Лешка нащупал тот самый лаз, через который они с Танькой чуть не попали когда-то в Первый правительственный корпус. Ох и досталось им тогда от Варфоло-меева за самодеятельность. Осветив проход, Казарин присвистнул. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: совсем недавно здесь кто-то был. И этот «кто-то» даже не пытался скрыть свои следы: проход, который всегда был завален гнилыми досками, теперь был открыт. Лешка чуть было не споткнулся о разбросанные вокруг доски и не расшиб себе лоб.

Протиснувшись в узкую штольню, Казарин огляделся. Лаз уходил далеко вперед, и конца-края ему не было видно. Лешка приподнялся и, перебирая локтями, пополз по скользким доскам. Он уже начал уставать, когда лаз закончился. Казарин выбрался на небольшую площадку и наконец смог осмотреться. Дальше подземный ход разделялся на две части. Немного подумав и представив расположение панинского кабинета наверху, Алексей двинулся левее, но неожиданно споткнулся о тяжелый предмет. Он нагнулся, поднял его и поднес к фонарю. Это было то самое пресс-папье со старинным гербом на ручке, о котором рассказывала накануне Вера Чугунова. На гербе, помимо всяких украшений, значился вензель «фон Шпеер». Но не это поразило Лешку: ручка пресс-папье была повернута на 90 градусов, а под ней открывалась полость – тайник. Лешка еще раз осмотрелся вокруг. Луч фонаря уперся в смятый бумажный лист, в верхней части которого значился заголовок «План эвакуации культурных ценностей».

Алексей вновь присвистнул:

– Вот тебе и реликвия… Аи да Яков Михалыч!…

В принципе, можно было возвращаться назад, но Ка-зарин решил пройти весь путь до конца. Он вновь нагнулся и протиснулся в тот лаз, что уходил в сторону панинс-кого кабинета. Через десять-пятнадцать метров тоннель уперся в железный щит с двумя ручками по бокам. Закрепив поудобнее фонарь, Казарин взялся за ручки и потянул дверцу на себя. Она оказалась неимоверно тяжелой. Сдвинуть ее удалось лишь с третьего раза. Вначале Лешка просунул голову, затем оттолкнулся ногами и очутился в самом углу кабинета Панина. Металлическая заслонка, через которую он попал сюда, покрытая черным несмываемым налетом, ничем не отличалась от двух других стен печной топки.

Выбравшись из лаза, Лешка стряхнул с одежды грязь и принялся за очередной осмотр кабинета. Ничего нового он не обнаружил и уже направился к двери, но тут вспомнил, что ключи от опечатанного кабинета лежат у него дома на столе. Вздохнув, Казарин подошел к печи и вновь скрылся в узком проходе…

На дворе стояла глубокая ночь. Подвальная сырость и вековая пыль кремлевских подземелий сделали свое дело: Всю дорогу до Соборной площади Лешка чихал. Спать ему совсем не хотелось. Мозг работал с предельным напряжением. Правда, вопросов было больше, чем ответов.