Александровский cад

– Ну, тогда давай заново поздоровкаемся?

Старик протянул руку для рукопожатия, но Казарин резко шагнул к столу и взял в руки саквояж.

Варфоломеев внимательно посмотрел вначале на саквояж, затем в глаза Алексея:

– Что с тобой, Алеша?

Казарин молча вытряхнул содержимое саквояжа на стол. Варфоломеев недоуменно спросил:

– Ты что-нибудь ищешь?

– Ищу, – холодно ответил Лешка.

Среди горы барахла Лешка сразу отметил небольшую статуэтку на тяжелом постаменте. Ни слова не говоря, Казарин вынул перочинный нож, поддел лезвием срез бархатной ткани в основании, и на его ладонь выкатился очень крупный алмаз. Такой он видел лишь раз в своей жизни, в 38-м, в руках цыганки Лили незадолго до ее гибели. Этот камень, кстати, был очень похож на тот. Лешка поднял глаза на Варфоломеева и поразился страшному выражению его лица. Было такое ощущение, что Германа Степановича сейчас хватит удар.

– Может, поговорим, – процедил сквозь зубы старик, – по старой дружбе, а, Леш? 

Алексей сел на табурет:

– Ну что же, давайте, Герман Степанович. Или как вас там: господин барон?

Старик еще больше оторопел, но все-таки взял себя в руки.

– Все знаешь? Ну, тем лучше.

Он засеменил к двери, но Алексей остановил его:

– Бежать не советую.

Герман Степанович усмехнулся.

– Боже упаси!

Варфоломеев зачем-то выглянул за дверь и вернулся к Казарину.

– Значит, папа твой решил открыться? Ну что ж, замечательно… замечательно.

Он сел напротив и молча уставился на правую руку Лешки, которая сжимала алмаз. И тут Алексей не выдержал:

– Эх, Герман Степанович, Герман Степанович! Как же вы могли? Вы же для меня как отец были.

Старик поднял глаза на воспитанника.

– А что, собственно говоря, я «смог»? – холодно спросил Варфоломеев. – Ничего такого! Просто пытаюсь вернуть то, что было отнято в девятнадцатом у барона фон Шпеера и его семьи…

Герман Степанович сжал кулаки и начал свой невеселый рассказ.

Февраль 1919 года

По лестницам старого питерского дома поднимался вооруженный отряд, состоявший из двух матросов и трех солдат. Возглавлял отряд комиссар в кожаной тужурке и такой же кожаной фуражке. В руках он комкал список, по которому сверял номера квартир и таблички с фамилиями под ними.

– Сюда!

Комиссар ткнул кулаком в нужную дверь и нажал кнопку звонка, под которым значилось: «Барон фон Шпеер». За дверью стояла тишина. Комиссар сделал знак матросам, и они прикладами заколотили в дверь. Это возымело действие. Из квартиры послышался пожилой женский голос:

– Вам кого?

– Именем революции приказываю открыть дверь! – хрипло прокричал в ответ комиссар.

– Что вам надо? – В голосе хозяйки еще теплилась надежда, что все обойдется.

Ответ прозвучал как приговор:

– Открывайте. Обыск.

Внутри воцарилась тишина, и матросы снова принялись вышибать дверь. Наконец, хозяйка сдалась.

– Не ломайте, я сейчас открою. Дверь приоткрылась на цепочку.

– По какому праву вы шумите? – донеслось из темного коридора.

Комиссар протянул мандат.

– По нашим сведениям, в этой квартире прячется враг.

В полоске света появилось лицо пожилой женщины. Несмотря на почтенные года – очень красивое лицо.

– Вы ошибаетесь, никакого врага у нас нет.

Матросы не стали дослушивать баронессу. Они ворвались в квартиру и бесцеремонно рассредоточились по комнатам, заглядывая во все многочисленные закутки фамильного гнезда Шпееров.

– Никого нет, – доложил комиссару один из солдат, закончив осмотр. – Сбег, кажись…

Комиссар зачем-то погладил себя по щеке и вытащил из кобуры маузер. Перед ним стояли два испуганных пожилых человека, которых он ненавидел.

– Слушайте, вы, Шпееры. По нашим сведениям, ваш сын – белый офицер, скрывается в этом доме. Если вы не поможете нам арестовать его, вы будете считаться врагами революции и пособниками белогвардейской нечисти.

Барон Шпеер поправил пенсне.

– Простите, господин комиссар, но, во-первых, мы и так считаемся врагами вашей революции, хотя и не знаем почему. А во-вторых, нам неизвестно, где находится наш сын.

Комиссар подошел к старику вплотную.

– Врешь, сволочь, – прошипел он. – И твоя старая потаскуха врет…

Удар барона пришелся комиссару прямо в челюсть. Тот устоял, но вынужден был присесть на одно колено, а в следующее мгновение раздался выстрел. Утерев выступившую на губе кровь, комиссар положил дымящийся маузер в карман и с презрением посмотрел на зашедшуюся в крике баронессу.

– А со старухой что делать? – спросил один из матросов. – Тоже кончать?

Комиссар равнодушно кивнул, и тут же грянул еще один выстрел.

Неожиданно в одной из комнат послышался грохот упавшей посуды. Переглянувшись, красноармейцы бросились на шум. Возле распахнутых дверок старинного буфета сидел на корточках один из бойцов и с изумлением смотрел на небольшой кофр со стеклянным верхом. В нем на бархатных подушечках лежали алмазы разных размеров, чистоты и огранки.

– Хорошие дела! – воскликнул вбежавший матрос. – Где ты это взял?

– Да водочки я решил выпить, кастрюлю вон ту двинул, а она и грохнись на пол, а в ней вот это…

Когда шок от увиденного прошел, в тишине раздался сиплый голос:

– Ну что, поделим и разбежимся? Комиссар щелкнул затвором маузера.

– Заткнись, Кольцов! Теперь это национализированная собственность государства, и она будет передана куда надо.

Звериный блеск появился в глазах матроса.

– А «куда надо» – это где?!

Комиссар сунул ствол под самый нос бойца и хрипло ответил:

– В ЧК тебе объяснят.

Сочетание магических букв «Ч» и «К» сразу успокоило бузотера.

– Николаев, разбей стекло и достань камни, – скомандовал комиссар.

Николаев огляделся по сторонам в поисках чего-нибудь увесистого. На глаза попалось пресс-папье, лежавшее рядом с кофром. Звон разбитого стекла размножился эхом и растаял где-то под сводами огромной квартиры. Комиссар распорол наволочку, вытряхнул подушку и засыпал бриллианты в импровизированный мешок. Туда же зачем-то бросил и пресс-папье.