Охота на льва. Русская сова против британского льва!

Вовек бы он не нашел опытных филеров, если бы они сами не обратили внимание на мужчину с военной выправкой и строгой физиономией, блуждавшего по улице и переулкам, изучавшего окна пашутинского дома. Голицына признали, послали за ним парнишку, привели на соседский чердак, откуда все подступы к дому были как на ладони.

– Ежели кто к ней и ходит, то в потемках, – сказали филеры. – Потому как соседи сказывали: ведет себя тихо, о репутации беспокоится. Гости бывают иногда, но редко.

– Двое приезжали среди бела дня, – напомнил Голицын.

– Это – которых вы видели. А которых не видели?

Филеры были правы.

На Андрея напал азарт. Он уговорился с филерами и «ветеранами», что останется ночевать в полицейском участке по соседству, чтобы сразу, как только что-то произойдет, примчаться. У него был на примете огромный кожаный диван в кабинете начальника участка. На вопрос Андрея, откуда сие чудо мебельной мысли взялось, седеющий пристав охотно пояснил:

– Так то в прошлом году на Курляндской ресторан горел. Ну, мои-то ребятки подсуетились, спасли много чего из имущества. Вот нам господин Боровиков, владелец, от щедрот и подарил. Все равно, сказал, буду мебеля менять, а вам – память о смелости на пожаре.

Из участка Голицын позвонил на Шестую линию, велел дежурному прапорщику направить утром курьера к экспертам, а результаты их изысканий привезти в участок. И только он, разувшись и скинув китель, улегся на диване, гусарская песня в голове встрепенулась. Видно, весь день ждала подходящей минутки – и вот, когда хорошо было уснуть хоть на пару часов, зазвучала, да как! Андрей явственно ощущал присутствие духового полкового оркестра.

И невольно забормотал нараспев:

Я пью от радости и скуки, Забыв весь мир, забыв весь свет. Беру бокал я смело в руки, И горя нет, и горя нет…

Заснуть удалось не сразу.

Когда прибыл курьер с результатами экспертизы, Голицын только-только продрал глаза и пытался с помощью гимнастических упражнений вернуть телу привычную гибкость и силу.

Эксперты сообщили, что бумага дорогая, продается в кожаных бюварах, входит в набор письменных принадлежностей богатого господина, а водяные знаки – геральдические, самые разные, на любой вкус, и приказчики в лавках говорят, что господа их очень уважают. Написано по-английски, но с ошибками. На отдельном листке были старательно выписаны в столбик слова: слева в неправильном виде, справа – в правильном, и было их полтора десятка. Что касается почерка – уверенный, торопливый, крупный, размашистый, показывающий силу воли и некоторую склонность к психическим заболеваниям, буквы открыты, наклон вперед…

– Это я и сам вижу, – буркнул Андрей. – Мужской почерк в разгильдяйском стиле, для этого и эксперты не нужны. Черт! Нужно было затребовать образцы почерка мистера Рейли! Наверняка же где-то имеются.

– Другие приказания будут? – осведомился курьер.

– Будут. Эксперты… За что только жалование получают! Чтобы купить бювар с бумажками и конвертами, не обязательно быть знатным господином… – Андрей задумался. – Вот что… Излови-ка ты мне извозчика! И когда изловишь, живым духом на Васильевский. Я напишу записку…

– А вы куда же, ваше благородие?

– Работать дальше, любезный! Нужно успеть провести еще одно дознание, пока чего не вышло…

Тут в участок пожаловал Свиблов, доложил: вдова спала сном праведницы, спозаранку ее кухарка ругалась на крыльце с молочницей, и других событий не случилось. Распорядившись продолжать наблюдение и позвонив по этому случаю в полицию, Андрей умылся из рукомойника, прополоскал рот, пригладил коротко стриженные волосы – и вновь стал готов к подвигам. До такой степени готов, что даже есть не хотелось.

Пожалуй, впервые за всю извозчицкую карьеру Захара Матвеева седок велел себя везти не в трактир, не в баню, даже не в храм Божий, а в лавку, где продаются дорогие писчебумажные принадлежности. Такая нашлась вблизи Невского, на Казанской.

Любезный приказчик норовил всучить раннему покупателю полдюжины бюваров разом – на все случаи жизни. Но Андрею требовался всего один – где бумага была с короной. Такой нашелся, корона соответствовала. Капитан попытался купить одну лишь бумагу, без кожаной папки с разнообразными кармашками, но приказчик был неумолим. Он в конце концов Голицыну понравился: стоило собрать о нем сведения – такие благовоспитанные и настырные молодые люди в хозяйстве пригодятся.

– А вот могу предложить новинку, – вдруг сказал приказчик. – Третьего дня из Вены привезли. Венские бронзы – они всегда в цене.

– У вас что же, и бронзами торгуют? – удивился Андрей. – Понял! Письменный прибор?

– Нет, сударь, держатели для книжек. Чтобы на вашем письменном столе книжечки не валялись, а дыбом стоять изволили. Удобно, практично, модно!

Голицын сам знал, что это удобно: книги не портятся, стоят себе, подпираемые справа и слева, корешки видны, и для папок с бумагами держатели тоже будут, пожалуй, хороши.

– Ну, покажи.

– Извольте!

Это оказались две бронзовые совы, каждая – в два вершка высотой. Венский шедевр выглядел так: сова сидела на книжке, тоже бронзовой, книжка лежала на пятнистой яшмовой подставке. Каждый из держателей весил не менее трех фунтов – такие не то что обычные книжки, а и большой морской атлас, поди, удержат.

– Давай! Только заверни получше! И бечевки не жалей!

– И бюварчик-с?

– Хм… И бюварчик!

Сверток получился увесистый. Приказчик с особым шиком изготовил петлю, чтобы удобно было нести, и снабдил ее бечевочным бантом.

Сев в пролетку, Голицын приказал не торопясь везти себя на Лифляндскую. По дороге он приводил в систему все, что наговорил приказчик. Желтоватая бумага с золотым обрезом действительно нравилась покупателям и покупательницам, бювары чаще всего брали для подарков. Это были практичные подарки – бумажки и конверты рано или поздно закончатся, а прочная папка из тисненой кожи, с бронзовыми накладками, пригодится для хранения писем, счетов и прочих нужных документов. Отдельно такая бумага не продавалась. Приказчик божился, что ее отдельно нигде не купить. А зря…

Да, подарок был отменный, а покупал ли кто эти бювары для собственного употребления? Вот если бы бумага продавалась отдельно, имело бы смысл пополнять ее запасы в своем бюваре и горя не ведать…

По опыту Андрей знал, что существует целый список никчемных дорогих подарков. Скажем, вручат тебе на Пасху расписное фарфоровое яйцо. Ни съесть его, ни рабочий кабинет украсить. Так что яичко ждет следующей Пасхи, а тогда уж вручается кому-нибудь из теток, или даже вовсе жене швейцара – простонародье любит такое безделушки и устраивает на комодах целые выставки. А все эти крошечные латунные рамочки для фотографических карточек, спичечницы из слоновой кости, вазочки, в которые и один цветок не воткнешь?..

Может, и бювар из тех подарков, что переходят из рук в руки?.. А что? Вещица солидная. Такую и даме, и кавалеру можно подарить, но только богатый человек станет ею пользоваться. Изловить бы того, кто подарил бювар мистеру Рейли! Да, Рейли как раз тот человек, который изведет всю бумагу на кораблики, а пустой бювар выкинет в окошко…

Лишь проехав половину пути, Андрей вдруг осознал, что сейчас еще слишком рано, чтобы ломиться в дом к одинокой женщине, к тому же вдове героя военной кампании. Он с детства помнил правила хорошего тона. Время, когда можно наносить визиты, зависело от порядков в семье и соотносилось с обеденным временем. Если обедали в три или в четыре пополудни, то визитеров принимали обычно с двенадцати, если обедали в шесть – то с часу дня. Поздними обедами баловалась богатая публика – чтобы, встав из-за стола, ехать в театр или в концерт. А госпожа Пашутина, похоже, домоседка и хорошая хозяйка – встает затемно, сама следит за кухонным порядком, обедает не позже двух. Может, одиннадцать и не слишком рано?..

Пришлось велеть извозчику остановиться у кондитерской на углу набережной и Старо-Петергофского проспекта. Здесь с утра подавали замечательный кофе со сливками и свежими булочками. Но что такое булочки для голодного гвардейского капитана? Андрей сам порой недоумевал: если бы тот же подполковник Вяземский столько ел, то проходил бы в дверь боком. А ему – хоть бы что!