Савмак. Пенталогия (СИ)

  После того, как свинцовые сумерки как-то сразу превратились в непроглядную ночь, а кони впереди всё бежали и бежали, меся копытами влажную землю, и этой утомительной скачке, казалось, не будет конца, мысли в голове Савмака ворочались всё медленнее, отяжелевшие веки начали слипаться, монотонный топот, позвякиванье сбруи и оружия, пофыркивнье коней и все другие звуки делались всё глуше и отдалённей, словно растворяясь во тьме. Подбородок Савмака бессильно падал на грудь, и он, как и многие вокруг, прижимая правой рукой к груди притороченное у колена к чепраку копьё, начинал незаметно дремать, зная, что умница Ворон и без узды не выбьется из строя.

  Наконец, уже глубокой ночью, войско остановилось-таки на ночлег, как показалось Савмаку, в чистом поле, хотя среди скептухов прошелестело, что возле Ситархи, откуда до боспорской границы уже рукой подать. Под усилившимся с вечера непрестанным дождём Савмак сполз с Ворона на землю, вынул из ртов Ворона и Белолобого удила, снял с них тяжёлые, мокрые чепраки и, поставив их голова к хвосту, привязал поводьями одного к другому за задние ноги (так же поступили и другие воины). Как только Тирей с воинами установили на мокрой траве отцовский шатёр, Савмак залез в него одним из первых, расстелил в середине чепраки, положил под голову щит, а под руку - копьё и пояс с оружием, потом, как был в одежде и скификах, завернулся с головой в тёплую непромокаемую бурку и тут же провалился в чёрную бездонную яму сна...

  Под утро дождь прекратился, но землю накрыла, словно опустившееся с неба облако, плотная пелена тумана, в которой, опять-таки, невозможно было отыскать какое-нибудь топливо для костра. Воины лежали и сидели в шатрах голодные и продрогшие (дни к середине осени стали холодные, а ночи - ещё холоднее) и терпеливо ждали, когда медленно и неохотно разгоравшийся в невидимых небесах день рассеет окутавшую землю серую мглу. Ждать пришлось долго: туман мало-помалу растаял лишь ближе к полудню, но солнце так ни разу и не проглянуло из-за густой завесы облаков, опять принявшихся орошать стылую землю противным моросящим дождём.

  Проведя остаток ночи в тёплой постели с красивой жаркотелой служанкой вождя Агафирса (не остались без женских ласк и тепла и старшие братья царя), Палак проснулся довольно поздно. Вставив напоследок безотказной служанке ещё одну "палку", Палак не спеша оделся (довольная служанка, скатившись голышом с постели, натянула ему на ноги скифики) и вышел в горницу, где уже сидели вдоль стен на устилающем пол цветастом ковре, попивая вино в ожидании завтрака, его старшие братья, племянники, дядя Иненсимей и хозяин Агафирс с тремя старшими сынами. Коротко ответив на приветствия, Палак направился к выходу. Агафирс тотчас послал одного из сыновей проводить царя до нужника, а затем полить ему на руки.

  Убедившись, что двигаться дальше в таком молоке нечего и думать, Палак согласился с Иненсимеем, что спешить теперь особо некуда: всё равно застать боспорцев врасплох уже не удастся - они наверняка уже ждут нас на своих заградительных стенах. Палак хотел было пригласить к завтраку тысячников и вождей, но Марепсемис возразил, что они сюда все не влезут, да и как их отыскать в таком тумане? Палак махнул рукой: "Ну, ладно", и сел на почётное место между хозяином и Марепсемисом.

  Агафирс подал знак стоявшим наготове в дверях поварни празднично одетым жёнам и дочерям заносить старательно готовившиеся с раннего утра обильные и разнообразные жареные, тушеные, варёные и копчёные мясные кушанья, овощи, сыры, приправы, горячие хлебные лепёшки и напитки на любой вкус в украшенных рельефными и чеканными узорами золочёных и серебряных греческих кувшинах.

  После того, как все насытились и приступили к изучению содержимого кувшинов, Палак объявил Марепсемису и Эминаку, что поручает им захват Феодосии.

  - Думаю, десяти тыщ вам хватит?

  - Хватит, - буркнул Марепсемис, старательно скрывая охватившую его радость.

  - Тогда оставлю вам тысячу сайев, а также племена хабов, напитов... фисамитов и авхатов. Будет как раз десять тысяч.

  - Добро, - согласился Марепсемис. - И оставь мне десяток греков для постройки таранов.

  - Оставлю, - пообещал Палак. Оба были довольны: Марепсемис - тем, что получил самостоятельное командование (Эминак будет, само собой, у него первым помощником) и не нужно будет подчиняться Палаку, а Палак - тем, что удаляет из главного войска двух старших братьев и особенно давящего на него и на вождей своим авторитетом Марепсемиса, так пока и не смирившегося с новым статусом Палака и готового возражать и противоречить чуть ли не любому его решению.

  Когда туман наконец растаял, и Палак с отдохнувшими в тепле и сытыми сайями выехал из Ситархи, горя нетерпением скорее двинуться к близкой уже боспорской границе, племенные вожди доложили ему, что их воины со вчерашнего полудня ничего не ели, и попросили дать им час времени, чтобы пообедать. Возвращаться в дом Агафирса было плохой приметой, поэтому Палак со своим ближайшим окружением укрылся в одной из бедных мазанок на восточной околице пригородного селища.

  Пока воины, рассеявшись по округе, ломали на реке тростник и камыш и рубили ивняк для костров, вожди и скептухи покупали у ситархов для своих воинов овец, гусей, уток, кур, телят и коней - на убой и про запас, а также корзины свежеиспеченного хлеба... Прошло почти два часа, прежде чем воины смогли сварить, изжарить и закоптить мясо на плохо горящих, зато обильно дымящих внутри шатров кострах, насытились, спрятали что-то про запас в седельные сумы, оседлали подкормившихся на окрестных полях и лугах коней и построились на дороге в походную колонну.

  Выехав наконец с крайнего двора, Палак занял место в голове колонны с лицом, хмурым и мрачным под стать погоде, из-за которой поход начался совсем не так стремительно, как ему бы хотелось, нетерпеливо огрел мерина плетью по гладкой белой ляжке, и повёл замешкавшееся войско стремительным галопом на восход, навстречу славе и добыче.

  Проскакав без роздыха два фарсанга до реки Бик, Палак и передовые воины увидели на той стороне десяток скачущих во весь дух навстречу сайев. Остановив взмахом руки свой десяток на правом берегу, десятник погнал коня в мутный многоводный поток, доходивший в самом глубоком месте коню по брюхо, и вымчал на низкий левый берег, на котором остановился во главе нескончаемой колонны Палак. Это был гонец от тысячника Лампсака, посланного со своей тысячей пару часов назад разведать приграничную боспорскую землю. Устами своего десятника Лампсак сообщал, что приграничные земли боспорцев вплоть до постоялого двора Дамона у развилки пусты - в брошенных селениях сатавков не осталось даже захудалой собаки.

  Скривив рот в кислой ухмылке, Палак толкнул пятками коня и погнал его в воду. Слева от царя на вражеский берег переправился Тинкас с бунчуком, справа - Зариак с барабаном и десятник, тотчас умчавшийся со своими людьми обратно к Лампсаку с наказом, соблюдая осторожность, двигаться дальше к Длинной стене.

  Итак, за эти несколько дней сатавки успели убежать со всем своим скарбом за греческие стены. Но неужели среди них не нашлось никого, кто оставил бы службу грекам и перешёл на сторону своих собратьев? Палак надеялся, что таковых окажется немало. Неужели так велика их вера в неодолимость греческих укреплений? Неужто они станут сражаться заодно с греками против своих кровных родичей?

  На правом берегу пограничного Бика четверо сыновей Скилура распрощались, пожелав друг другу удачи и победы. Палак с 40-тысячным войском поскакал походной рысью по большой Пантикапейской дороге дальше на восход, а Марепсемис повёл свои 10 тысяч напрямки к тянувшейся изогнутым каменным гребнем по краю обширного камышового болота пограничной феодосийской стене.

   7

  Феодосийский номарх Лесподий третьи сутки как переселился из дома Хрисалиска поближе к пограничной стене. Поскольку казармы эфебов были набиты битком, номарх с прислужником-рабом и двумя десятками конных телохранителей (они же вестовые) обосновался в расположенной напротив казармы усадьбе космета феодосийских эфебов Мосхиона, своего старого товарища и друга.