Савмак. Пенталогия (СИ)

  Предложив тем, кто не успел показать ей свои ладони, зайти к ней в другой раз, старая ведьма выпроводила всех со двора и сама вышла с внучкой за ворота. Забравшись на большой серый камень, вросший глубоко в землю у плетня в двух шагах от ворот, знахарка довольно ловко как для своих лет умостилась на покрытую широким мягким чепраком спину подведенного ториксаковым слугой коня, забрав в одну руку повод, а в другой держа у холки поперёк седла свою клюку. Следом тем же путём на конской спине позади старухи очутилась её помощница с висящим у правого бедра коробом.

  Прежде, чем пуститься вслед за торопившим ториксаковым слугой вгору по Западной балке (так было ближе), старая карга обернулась к Ариабату, всё ещё стоявшему со своими товарищами возле ворот и глазевшему, как и все, с нескрываемым вожделеньем на её хорошенькую внучку.

  - А война вскорости будет, не сомневайтесь! Навоюетесь, детушки, всласть.

  - Ты ж говорила, что не знаешь! - радостно оскалился Ариабат.

  - Ну а теперь знаю! - заверила знахарка и с громким понуканьем погнала мышастого мерина прыткой рысью за соловой кобылой своего нетерпеливого поводыря.

  - Ну что, Скиргитис, поспорим на пояса? - спросил с лукавой ухмылкой двоюродного брата Ариабат, провожая вместе со всеми взглядом трусившую с внучкой за спиной в сторону балки старую ведьму.

  - Нет уж, надо было спорить, когда я предлагал, а не тащиться сюда, - отказался Скиргитис под громкий хохот десятков голосов.

  Когда через полчаса весёлая компания во главе с Ариабатом, пройдя грязными извилистыми улочками нижнего пригорода и вскарабкавшись по крутому подъёму на гору, подходила к торчащей у съезда с большой дороги к восточным неапольским воротам греческой герме, Савмак смущённо сказал братьям, что сходит узнает, кого родила Евнона, и, вобрав голову в плечи, провожаемый насмешливыми взглядами товарищей, устремился скорым шагом к распахнутым в полусотне шагов городским воротам.

  Часа через два после захода солнца, когда отец и братья решили, что Савмак остался ночевать у Ториксака, тот неожиданно объявился в отцовском шатре, с трудом отыскав его во тьме поглотившей землю, луну и звёзды беспросветной ночи. Приласкав отцовского мерина и свою кобылку, Савмак бесшумно нырнул в шатёр, полный лежащих, закутавшись в тёплые бурки воинов: помимо Скилака с сынами и слуги Тирея, в нём ночевали ещё бунчужный, барабанщик и десяток телохранителей вождя.

  Пробравшись наощупь в центр шатра, он отстегнул пояс с оружием, скинул кафтан, скифики и, оставшись в рубахе и штанах, улёгся на своё место между отцом и Канитом, сунул под голову башлык и накрылся полой расстеленной там бурки. По разлитой в темноте тишине - не слышно было ни единого всхрапа - Савмак почувствовал, что в шатре никто не спит.

  - Отец! Братья! Не спите? - спросил он громким шёпотом.

  - Нет. Только легли, - ответил вполголоса Скилак.

  - Ну что там Евнона? - прошептал с другой стороны Канит.

  - Час назад родила Ториксаку сына, - чуть громче, чтоб всем в шатре было слышно, сообщил Савмак. - Настоящего богатыря! Наверно вырастет таким же силачом, как Тинкас.

  - Хвала милостивой Табити! - сдержанно порадовался Скилак. - Ну всё, спите. Завтра поедем, поглядим на нового родича.

  В шатре залегла тишина, нарушаемая лишь вздохами и перетоптыванием коней за кожаной стенкой.

  Минут через пять, когда многие в шатре уже засвистели носом, Канит, приблизив губы к самому уху Савмака, чуть слышно прошептал:

  - Савмак... А как ты выбрался из города?

  - А так же, как и ты от тавров. Десятник воротной стражи спустил меня со стены на аркане... Спи, давай!

   5

  Вождь Скилак проснулся, когда в шатре ещё висела густая вязкая тьма, сотрясаемая раскатистым храпом полутора десятков человек, сквозь который слышался какой-то отдалённый, монотонный, заунывный шум. Стараясь не потревожить спавших по бокам сыновей, Скилак накинул лежавший в изголовье кафтан, отыскал в ногах и натянул скифики и стал наощупь пробираться к выходу, отмеченному узкой серой полоской чуть приоткрытого с одной стороны полога, держа в одной руке пояс с мечом и акинаком, а в другой - башлык. Приоткрыв полог, вождь с наслаждением вдохнул полную грудь бодрящего прохладного воздуха. С едва посеревшего неба на утыканную чёрными конусами шатров землю сеял унылый осенний дождь.

  Надев башлык и подпоясавшись, Скилак вышел из шатра. Слуга Тирей, чутко дремавший возле входа, зябко поёживаясь и зевая, высунулся наружу вслед за вождём.

  - Лежи ещё, поспи, пока не рассветёт, - дозволил Скилак, и Тирей с удовольствием нырнул обратно в тёплое нутро шатра.

  Обойдя шатёр, вождь ласково огладил мокрые спины и шеи трёх стоявших там коней, почесал под мордой ткнувшегося с радостным пофыркиванием в плечо хозяину Серого. Пройдясь между шатрами напитов, Скилак выбрался из табора, пересёк дорогу и справил нужду на краю ближайшей ложбины.

  Когда моросившее нескончаемым стылым дождём небо немного посветлело и стало похожим на золу, из города подъехал обоз из полусотни прикрытых рогожами высокобортных телег со свежевыпеченным хлебом. Костры для готовки горячей пищи в это утро пришлось разводить в шатрах, где ещё минувшим днём были предусмотрительно припасены сухие дрова.

  По пробуждавшемуся табору слонялось всё больше народу. Нужда выгоняла его обитателей из тёплых шатров под дождь, вынуждала разбредаться по окрестным полям и оврагам. Сотни молодых воинов поскакали к Пасиаку за водой, другие бегом несли от дороги в шатры корзины со сладко пахнущим хлебом и относили обратно к обозу пустые корзины.

  Скилак велел одному из подвернувшихся под руку молодых воинов скакать на Сером на пастбище и пригнать сюда коней Ариабата, Савмака и Канита. Воин вернулся к шатру вождя с тремя конями (повод каждого коня был накинут на шею бежавшего левее) как раз к концу завтрака.

  Вынеся из задымленного шатра чепраки, сыновья Скилака накинули их на мокрые спины своих коней. Запрыгнув на коней, Скилак и трое его сыновей отправились в город смотреть новорожденного сына Ториксака. Более дальней родне его по обычаю покажут (если доживёт) через месяц-другой, когда родитель соберёт всех на праздник в честь дарования малышу имени.

  Долговязый Мард, с утра слонявшийся под дождём между ториксаковым шатром и кибитками его жён, стоявшими среди сотен других шатров и кибиток сайев в восточной части города, заметив приближающихся от Восточный ворот четырёх всадников, походивших издали на мокрых грифов, заскочил в шатёр предупредить хозяек о приезде гостей. Между хаотично расставленными от центральной площади до стены над обрывом шатрами и кибитками сайев, чей черёд был в этом месяце охранять царскую столицу (в их числе оказалась и сотня Ториксака), было непривычно безлюдно: все, включая неугомонных ребятишек, попрятались от холодного дождя в тёплых, уютных шатрах.

  Мард с низким поклоном принял у спешившихся перед шатром сотника важных гостей коней и привязал их к стоявшей сбоку кибитке. Старшая хозяйка Ашика в накинутом на плечи и голову тёмно-вишнёвом плате встречала свёкра и деверей у прикрытого плотным пологом входа в шатёр. При первом же взгляде на её мокрое, белое, безрадостное лицо Скилак почуял недоброе. Склонившись в низком поклоне, Ашика крепко прижалась дрогнувшими бледными губами к жилистой руке тестя и, оросив её закапавшими с глаз слезами, негромко заголосила:

  - Ой, батюшка, беда у нас!.. Евнона с вечера исходит кровью. Нельма, знахарка, что только ни делала, всё никак не может унять кровь.

  Не выпуская руку тестя из своих трепещущих рук, она досказала шёпотом:

   - Нельма говорит, что дитя, когда выходило, порвало ей внутреннюю жилу. Говорит, наша Евнона к вечеру истечёт кровью и помрёт, и-и-ы-ы!

  - Что с дитём? - глухо спросил Скилак.

  - С маленьким всё ладно: крепенький, здоровенький. Уже и кормилицу добрую для него нашли.