Савмак. Пенталогия (СИ)

  Когда лучезарный сын Папая разогнал своими золотыми лучами молочную пелену, разлитую над землёй демонами ночи, зрителям на стене открылась огромная людская масса, стоявшая тесно, будто колосья в поле, между городской стеной, постоялым двором и скалой Ария. Увидев проступивший из тумана около проткнутой богатырским мечом тёмно-серой скалы знакомый белоснежный купол с заискрившимися в утренних лучах золотыми грифонами и орлами, толпа нетерпеливо зашумела.

  На вытоптанном до голой земли пятачке между охраняемым парой суровых стражей входом в шатёр и скалой, в плотном кольце вождей и скептухов стояли три покрытых благородными сединами старца. То были лучшие в Скифии гадатели. Каждый из них держал в руке пучок очищенных от листьев ивовых прутьев, с помощью которых им надлежало определить, насколько наступивший день благоприятен для избрания нового царя. Претенденты на золотую царскую булаву, четверо сыновей Скилура, тоже были тут - стояли с непокрытыми головами и без шейных гривен на шаг впереди вождей.

  В полной тишине старейший из гадателей вышел на середину пятачка, опустил на землю свой пучок и очертил вокруг него кривым медвежьим когтём круг. Подняв с земли прутья, он сделал от круга три шага встреч солнцу, вынул из-за пазухи широкую кожаную личину с нарисованными белой краской бровями, глазами, носом и прорезью для рта, и закрыл ею лицо. Шепеляво забормотав беззубым ртом заклинания, старик сделал три оборота вокруг своей оси и бросил наугад через голову гадательные прутья.

  Каждому скифу было известно, что чем больше прутьев упадёт в очерченный круг и чем кучней они лягут, тем благоприятней результат гадания: считалось, что сделанный вслепую бросок может попасть точно в цель лишь по воле богов. Все облегчённо выдохнули - пучок, почти не рассыпавшись, упал ровно туда, куда нужно. Но радоваться ещё было рано: успех первого гадателя нуждался в подтверждении двух его собратьев - в важных делах (а что могло быть важнее выборов нового царя!) скифы не полагались на удачу или неудачу лишь одного гадателя. Второй и третий гадатели в точности повторили действия первого, и оба раза большая часть прутьев осталась лежать в границе магического круга: боги трижды выказали своё одобрение задуманному сегодня скифами делу!

  Стоявшие впереди вожди и скептухи передали радостную весть воинам, а от тех она тысячами голосов полетела дальше по народной толпе и меньше чем за полминуты докатилась, подобно прибойной волне, до неапольской стены. Начало вышло удачным: если б хоть одно из гаданий не сошлось с другими, пришлось бы звать другую тройку гадателей, и так до тех пор, пока знаки божьей воли у всех троих не совпали бы в ту или иную сторону.

  Этот многоголосый восторженный вопль, сопровождавшийся приветственным звоном обнажённых мечей о щиты, послужил сигналом для жрецов явить народу и войску священного быка Папая.

  Со дня смерти Скилура жрецы искали в стадах по всей Скифии быка с белой, без единого тёмного пятнышка шкурой, достойного быть принесенным в дар владыке Неба и вознести по воле Папая и войска к власти нового царя. Выбрав из двух десятков пригодных наилучшего, 22 жреца (по одному от каждого племени) укрыли его от сторонних глаз в камышовом шалаше, построенном у подошвы невысокого холма в сотне шагов от поля Ария, где кормили отборным зерном, поили молоком и день и ночь оберегали от порчи. И теперь, когда пробил его час, жрецы вывели царственного быка из укрытия, держа его с двух сторон золотыми цепями за продетое в широкий розовый нос кольцо, и, окружив со всех сторон, повели между благоговейно расступавшихся воинов к скале Ария.

  Царевичи, тысячники и вожди обступили массивного крупноголового быка с короткими золотыми рогами и толстенным, свисающим ниже колен удом, соперничавшего гладкостью и белизной шерсти с полотняными стенами царского шатра. Придирчиво оглядывая его со всех сторон, цокали языками, одобрительно кивали: "Добрый бык! Всем быкам бык!" Тогда один из жрецов, несший на плече свёрнутую кольцами верёвку в палец толщиной, окрутил её петлёй вокруг мясистой шеи смирно стоявшего быка, явно не подозревавшего об уготованной ему и его шкуре великой чести. Двое жрецов по-прежнему удерживали быка за нос растянутыми в стороны цепями. Четверо других ухватились сзади за толстый, как рука, бычий хвост. По трое самых молодых и крепких жрецов взялись за длинные концы накинутой на мясистую бычью выю верёвки и по команде того, кто её накинул, упёршись пятками скификов в землю, резко потянули в противоположные стороны.

  Бык напрягся, удивлённо промычал, мотнул головой и сделал пару шагов вперёд, силясь вырваться из сдавившей горло удавки. Двое поводырей, натянув цепи, пригнули его голову к передним ногам, заставив вместе с тянувшей изо всех сил за хвост четвёркой остановиться. Из раскрытой пасти быка вырвался жалобный стон, перешедший в хрип, большие круглые глаза заструились слезами и полезли из орбит. Через минуту передние ноги быка подогнулись, и он стал на колени. Жрецы тотчас отпустили его нос и хвост и отпрянули в стороны; только те шестеро, что затягивали на шее быка удавку, продолжали держать её в натяг, не давая жертве вдохнуть. Все вокруг, и в первую очередь братья-царевичи, замерев, ждали на какой бок завалится жертвенный бык. По этой, дошедшей с прадедовских времён примете определяли долгим или коротким будет царствование того, кого вознесут к власти на его белой шкуре: считалось, что если бык умрёт на правом боку, то правление нового царя будет долгим, а если на левом - то коротким.

  Вывалив из пасти толстый бледно-розовый язык и подломив задние ноги, бык медленно завалился на левый бок, забился в предсмертных судорогах и, наконец, безжизненно затих. По рядам воинов, от передних к задним, прошелестел, будто ветер в сухом камыше, тревожный шепоток. Марепсемис с радостно заколотившимся в груди сердцем покосился мимо средних братьев на Палака, который изо всех сил старался скрыть своё огорчение и разочарование под маской равнодушной невозмутимости.

  Жрецы сняли с отдавшего Папаю душу быка удавку и позолоченное бронзовое кольцо с двумя золотыми цепями, острыми кривыми ножами отделили от туловища широколобую голову и хвост, обрубили топорами ноги до колен, и стали аккуратно, одним куском, разрезанным по середине груди и живота от горла к паху, сдирать с него драгоценную шкуру. Не прошло и десяти минут, как шкура была снята и разостлана на земле под скалой Ария неподалёку от входа в царский шатёр. Тотчас священную шкуру, встав у её раскинутых в стороны ног, взяли под охрану четверо стражей из отборного тинкасова десятка.

  Под самой скалой, лицом к вожделённой шкуре, вождям и войску, уселись плечом к плечу прямо на пожухлую осеннюю траву претенденты на царство. Дождавшись, когда жрецы закончили разделку папаевого быка и унесли девять доверху наполненных жертвенным мясом казанов к своему шалашу, вожди племён и тысячники сайев расселись полукругом по другую сторону от священной шкуры. За их спинами, привычно раскинув в стороны колени, сели племенные старшины и сотники сайев. Дальше стояли тесным кольцом вокруг ариевой скалы и царского шатра шесть тысяч сайев, а уже за ними толпились, вытягивая шеи и навостряя уши, сорок с лишним тысяч племенных воинов.

  Старейший из вождей, седой как лунь ровесник Скилура Мадий, правитель траспиев, поднявшись с земли, встал лицом к вождям между двумя сторожащими на углах у бычьих ног пустующее царское место стражами. Он был одним из немногих, кто участвовал полвека назад в выборах предыдущего царя и ещё помнил, что и как в таких случаях нужно делать. Дождавшись, когда жрецы покинули воинское поле, он, кашлянув, обратился надтреснутым старческим голосом к вождям и старшинам:

  - Кто хочет сказать нам слово за старшего царского сына Марепсемиса?

  Выждав для солидности небольшую паузу, из переднего ряда поднялся вождь фисамитов Сфер - тесть Марепсемиса. Встав рядом с Мадием между правыми ногами священной бычьей шкуры, он повернулся круглым и румяным, как свежеиспечённый блин, лицом к войску, горделиво выпятил огромный, колышущийся, будто переполненный винный мех, живот, едва удерживаемый широким золотым поясом, и принялся во всю мощь лужёной глотки на все лады расхваливать старшего скилурова сына: какой он сильный, умелый и бесстрашный воин; мудрый, хитрый и удачливый вожак в военных набегах; как он безжалостен к врагам, верен, добр и щедр к друзьям; какой он ловкий и добычливый охотник; как тверда его рука, без промаха разящая копьём и мечом; как метки его стрелы; как могуч и плодовит его царский "корень"; как счастливы его жёны; как много он наплодил славных сыновей и прекрасных дочерей... Нарисовав перед молча внимавшим каждому его слову войском образ идеального воина, вождя и мужа, Сфер закончил хвалебную речь зятю важным напоминанием: