Савмак. Пенталогия (СИ)

  Прямоугольный склеп, простиравшийся внутри шагов на десять в длину и пять в ширину, был освещён пламенем, ярко полыхавшим в расставленных по углам на высоких позолоченных треногах широких бронзовых чашах, наполненных оливковым маслом. Огненные языки трепетали на расписанных сценами укрощения коней, конной охоты и войны стенах и высоком потолке, с которого, словно с охраняемого крылатыми змееголовыми грифонами Неба, взирали на своих любимых детей скифские боги: Папай, Апи, Табити, Гойтосир, Аргимпаса, Фагимасад и прародитель скифов Таргитай со своей змееногой женой. Впервые здесь оказавшимся братьям-царевичам и Иненсимею сразу бросилось в глаза разительное сходство царя богов Папая со Скилуром, а Табити - с сильно помолодевшей Атталой. Облик Апи боспорский мастер-живописец списал с царицы Опии, Аргимпасы - с царевны Сенамотис. Гойтосир у него вышел неотличим от царевича Палака, в Фагимасаде польщённый Иненсимей опознал себя, а в богатыре Таргитае трудно было не узнать Тинкаса. Но больше всего поразила и приковала их взоры супруга Таргитая с толстыми змеиными кольцами вместо ног, выпуклыми чашами грудей идеально круглой формы, и невыразимо прекрасной, увитой пышными чёрными волосами головой на длинной змеиной шее, с пленительно улыбающимся рубиновым ртом и манящими изумрудно-зелёными раскосыми глазами...

  В центре склепа, напротив входа, проделанного в середине длинной восточной стены, на каменном основании высотой по колено стояли два прямоугольных саркофага: большой, каменный - для царя, и деревянный, поменьше - для царицы. Наружные стенки саркофагов, как и лежащие по бокам от них крышки, были сплошь покрыты тонким резным орнаментом.

  Стоявшие возле светильников жрецы время от времени бросали в огонь сухие пучки и семена пряных трав, и тонкие дымные струйки разносили по подземелью приторно-сладкие запахи. Осторожно снеся царя и царицу по крутым ступеням, слуги опустили шкуру на землю возле возвышения. По команде Посидея четверо из них, просунув ладони под затылок, спину и ноги царицы Атталы, бережно, словно спящую, перенесли её с потресканной шкуры в устланный сухими душистыми травами сосновый ящик, покрытый снаружи позолотой. Остальные четверо опустили шкуру с царём Скилуром в серый известняковый саркофаг. Тинкас с бунчуком замер в головах саркофагов, а царевичи, Иненсимей и Посидей подошли ближе к ногам, чтобы - в последний уже раз - взглянуть на дорогие для них лица. Затем двое слуг по команде Посидея надвинули на лицо Скилура златотканое покрывало и обернули его тело с головой широкими полами священной бычьей шкуры, а третий - закрыл парчой лицо Атталы.

  Отступив обратно к стене, царевичи, Иненсимей и Посидей молча наблюдали, как ждавшие в дверном проёме и на лестничных ступенях слуги заносят и укладывают в саркофаг царя его золотой пояс, меч, акинак, пару ножей, точильный брусок, горит со стрелами, рельефную золотую чашу, четыре вместительные позолоченные греческие гидрии с его любимым вином, бузатом, ячменным пивом и колодезной водой, а в домовину царицы: горит с пучком стрел, акинак, два ножа, точило, бронзовое позолоченное зеркало, ножницы, набор бронзовых иголок, пару золотых напёрстков, яшмовое веретено, клубки разноцветной шерсти, вторую рельефную чашу, из которой Марепсемис несколько минут назад поил землю молоком, пару амфор с оливковым маслом, алабастры с заморскими благовониями, кувшины с водой, бузатом, козьим и коровьим молоком.

  (Примечание: Погребальный обычай запрещал скифам и сарматам "вооружать" покойников луками.)

  Когда всё необходимое для безбедной загробной жизни царя и царицы было уложено в домовины, восемь крепких слуг, ждавших у противоположной от входа стены, поднатужась, разом оторвали тяжёлую каменную двускатную крышку от постамента и под присмотром Посидея, следившего, чтобы полукруглые валики на её нижней кромке легли точно в желобки на верхних гранях стенок саркофага, накрыли ею Скилура, навсегда отгородив его от мира живых. Затем двое из них накрыли деревянной крышкой с полукруглым, как у кибитки, верхом гроб царицы Атталы. Слева от каменного саркофага, там, где лежала его крышка, осталось на постаменте место для гроба другой скилуровой жены - царицы Опии.

  Отвесив царю и царице последний поклон, восьмеро слуг поспешили из душной могилы на волю. За слугами, прощально склонясь перед родными гробами, ушли наверх четверо братьев-царевичей и Иненсимей. Как только они вышли, в склеп стали заносить на коврах попарно мёртвых царских слуг и укладывать их в глубокие ямы, зиявшие справа и слева от постамента: слуг ложили возле царя, служанок - ближе к царице. Положив все необходимые им для удобной жизни в новом мире вещи, молодые слуги взялись за лежавшие под боковыми стенами лопаты и торопливо закидали ямы наваленной возле них глиной.

  Наверху тем временем слуги выпрягли волов и разобрали на части царскую похоронную повозку. После того, как работавшие в склепе, разровняв землю над могилами царских слуг и служанок, вышли наружу, другая группа слуг стала заносить туда фрагменты золотой повозки и обкладывать ими постамент с саркофагами царя и царицы. Золочёные столбики шатра они вставили в выдолбленные на углах постамента ямки и закрыли царские домовины непроницаемо-плотными пологами.

  После того, как последняя пара слуг торопливо убежала наверх, Тинкас осторожно прислонил царский бунчук к шатру, опустился перед ним на колени и уткнулся располосованным багровыми порезами лбом в землю. Через полминуты он тяжело поднялся и, уронив голову на грудь, пошатываясь, как после долгой болезни, медленно побрёл на выход.

  Когда грузные шаги бунчужного десятника затихли наверху, Посидей с тихой грустью произнёс по-эллински:

  - Прощай, друг Скилур... прощай, царица... Скоро увидимся...

  Отвесив скрытым под шатром домовинам поясной поклон, он повернулся и по-стариковски зашаркал к выходу, незряче придерживаясь рукой за стену. В подземелье остались только четверо жрецов, продолжавших заунывно звенеть своими магическими оберегами.

  Тем временем наверху уже дымились вокруг царской усыпальницы костры и полным ходом шли приготовления к поминальному пиру. Сняв рогожи со стоявших на обочине телег, царские слуги доставали с них большие походные казаны, наполняли водой из бурдюков и ставили на огонь. Над разожжённым напротив входа в усыпальницу костром они подвесили на бронзовой треноге походный казан самого Скилура, украшенный по наружной стенке четырьмя парами свирепо дерущихся друг с другом вздыбленных жеребцов.

  Выпряженных из похоронных повозок волов повалили на землю, после чего четверо сыновей и двое старших внуков Скилура, а также сыновья погребённых с царём и царицей ближних царских слуг бескровно умертвили их, затянув на мощных выях рукоятями плетей волосяные удавки. Когда все шестнадцать волов перестали дышать и биться в конвульсиях, старший царевич Марепсемис поднялся с колена, которым придавил к земле шею поверженного вола, достал из горита лук и стрелу и, воздев очи к Небу, громко возгласил:

  - Владыка Папай! Жертвуем тебе этих тучных волов! Позаботься, чтобы путь нашего отца Скилура, матушки Атталы и их верных слуг на ту сторону Неба, в страну предков, был прямым и скорым, как полёт этой стрелы!

  Натянув до предела тугой лук, Марепсемис выпустил стрелу вертикально в небо. По толпе воинов и простонародья пронёсся одобрительный гул: красная стрела старшего скилурова сына, прежде чем вернуться к хозяину, взлетела выше солнца.

  Десятки слуг обступили с ножами и топорами воловьи туши и приступили к их разделке. Головы шести "царских" волов, спилив с них золотые рога, захоронили в шести неглубоких ямах, выкопанных со всех четырёх сторон башни-усыпальницы. После волов та же участь постигла четвёрку царских коней, задушенных сыновьями покойного царя. Честь отправить на тот свет истосковавшуюся по хозяину собаку Белку царевна Мессапия выпросила для своего сына Стратона, с чем тот превосходно справился. Задушенных коней царя и кобылиц царицы вместе с надетой на них драгоценной упряжью опустили в большие ямы, выкопанные заранее по обе стороны от входа в склеп, засыпали землёй и скрыли место захоронения уложенным на прежнее место дёрном. Для собаки наскоро вырыли неглубокую яму прямо перед входом в новое жилище её хозяина, присыпали землёй и тщательно утрамбовали.