Возвращение Амура

Губернаторский поезд отправился на пристань Качуг, что на Лене, точно в намеченный день – 15 мая. По странному совпадению, о котором, впрочем, никто не догадывался, в то же самое время, когда транспорт «Байкал» вошел в Авачинскую бухту, – после обеда. Сразу после завтрака не получилось, сначала были какие-то мелкие дела, вовремя не переданные остающемуся за председателя Совета Главного Управления Владимиру Николаевичу Зарину, а потом неожиданно пришел Андре Легран, который отсутствовал в Иркутске несколько месяцев. Екатерина Николаевна встретила его спокойно, а Николай Николаевич искренне обрадовался:

– Куда же вы пропали, мой друг? Мы о вас частенько вспоминали. Правда, Катюша?

Екатерина Николаевна кивнула, подтверждая.

– Вот как?! – Легран бросил на нее быстрый взгляд, она улыбнулась. Ему показалось – натянуто, но генерал ничего не заметил. – Очень приятно. А я был в Нерчинске, Верхнеудинске, Кяхте – все по делам торгового дома «Парижский парфюмер». Знакомился с купцами, договаривался о поставках – время летело невероятно быстро. В одной лишь маленькой Кяхте – пятьдесят восемь торговых домов! Поразительно! И каждому надо уделить внимание…

Легран говорил и говорил и вдруг заметил, что хозяева смотрят на него как-то странно – нетерпеливо-выжидательно.

– Простите, – запнулся он, – вы куда-то спешите?

– Да, мы сейчас уезжаем, – сказал генерал. – Нас уже ждут.

– А куда, если не секрет?

– Никакого секрета, – улыбнулся Муравьев. – Мы отправляемся в Камчатку.

– Куда?! – поразился Андре. – В Камчатку?! Это же не меньше семи тысяч километров!

– Да, говорят, больше шести тысяч верст, – подтвердил Муравьев.

– А каким путем? Там же вроде бы и дорог нет?

– Пожалуй, что и так, – согласился генерал-губернатор. – С дорогами у нас, месье Легран, не то что в Европе – прямо скажем, плоховато. Но мы до Якутска по воде, а там по Охотскому тракту – на лошадях, до Охотского порта и дальше – опять по воде, по Охотскому морю.

– И вы берете с собой супругу?! Она же не выдержит!

– Я выдержу, – твердо сказала Екатерина Николаевна. – Мы с мужем решили быть всегда вместе и все трудности делить пополам.

– Николай Николаевич! – воскликнул Андре. – Ну так нельзя!

– Можно, – сказал Муравьев. – Вместе мы, верно, все преодолеем. Извините, месье Легран, нам пора.

– Еще раз вам скажу: очень сожалею, что вы не отговорили свою супругу, – это слово Легран почему-то выговорил с таким трудом, что генерал взглянул на него с удивлением, – от трудного и опасного путешествия.

Они раскланялись и расстались.

До Качуга генерал-губернатора провожал иркутский земский исправник Себастьян Осипович Чайковский с десятком казаков охраны. Именно он организовывал переправы через разлившиеся по весне малые реки (их на пути было больше десятка), а кроме того – остановки для отдыха: на расстояние в триста верст до Лены пришлись три ночевки. Погода стояла сухая, степная дорога отчаянно пылила, так что к концу дня все веселились, глядя друг на друга: на почерневших лицах лишь сверкали глаза да улыбки.

– Если не негры, то уж точно арабы, – смеялась Екатерина Николаевна.

Много пыли добавляли конные буряты, собравшиеся по пути вместе со своими тайшами, чтобы поглядеть на «большого справедливого начальника». Муравьев терпеливо сносил их порою назойливое любопытство и даже, к их великому восторгу, приветствовал помахиванием руки.

Ближе к Лене местность стала холмистой. С левой стороны на горизонте нарисовалась высокая гора под снежной шапкой, в обе стороны от нее разбегались сопки удивительного нежно-сиреневого цвета.

– Почему они так окрашены? – спросила Муравьева у исправника, гарцевавшего верхом рядом с генеральской бричкой.

– Багульник цветет, матушка Катерина Николавна, – ответствовал Себастьян Осипович. – Кустарник такой, от многих болезней используется. А вот цветы его очень красивые. И так странно цветут: на веточках еще ни одного листочка, а они вовсю распускаются.

– Хотелось бы на них посмотреть поближе.

Чайковский глянул из-под руки:

– Далековато, ваше превосходительство…

– Себастьян Осипович, – сказал вдруг генерал, – а садись-ка ты в бричку и расскажи что-нибудь Екатерине Николаевне, а я – на твоем жеребчике разомнусь маленько.

Явно недоумевающий исправник уступил свое место. Муравьев лихо вскочил в седло и придержал коня, поравнявшись с бричкой, где сидели Вагранов с Элизой и Енгалычев. Любимец генерал-губернатора красовался в новом мундире с эполетами штабс-капитана.

– Иван Васильевич, – обратился к нему Николай Николаевич, – не составишь мне компанию?

Вагранов, не спрашивая, что и зачем, ссадил с лошади казачьего урядника Черныха – тот устроился на одном из тарантасов, заполненных солдатами, направленными с генерал-губернатором для укрепления Охотского порта, – и присоединился к шефу. Один за другим они умчались в сторону сопок. Следом устремилась целая толпа бурят.

Екатерина Николаевна проводила их понимающим взглядом и обратила смеющиеся глаза на съежившегося в уголке сидения исправника. Хотя столь крупному человеку, каким был Чайковский, съеживаться было сложновато, тем не менее он пытался.

– Ну, – сказала генеральша, – рассказывайте, Себастьян Осипович.

– Что рассказывать-то, матушка Катерина Николаевна? – Исправник побагровел и мгновенно вспотел.

– Ну, расскажите, почему вас так назвали – Себастьян? Это имя в ходу в Испании, Португалии, даже во Франции, но уж никак не в России. – Катрин откровенно веселилась, видя, как большой добродушный мужчина, военный человек, участвовавший в сражениях и дослужившийся из вольноопределяющихся до поручика, откровенно пугается юной женщины. Впрочем, подумала она, вмиг посерьезнев, с чего это я взяла, что он боится меня как женщины. Для него я – жена большого начальника, и это делает его таким боязливым. Она вздохнула: в России ужасное чинопочитание, и на меня все смотрят как на второго генерал-губернатора. Потому-то я и понадобилась Анри… Черт, черт, черт, опять Анри! Никак не могу от него отвязаться! Так и будет преследовать меня всю жизнь!..

– …поэтому и назвал батюшка Себастьяном, – донеслись до нее слова исправника. Оказывается, она так задумалась, что прослушала главную часть его ответа. Ну да не переспрашивать же!

– Хорошее имя, – сказала Катрин, чтобы хоть что-нибудь сказать. – А вам приходилось, Себастьян Осипович, плавать по Лене до Якутска?

– Единожды плавал. – Исправник успокоился и принял обычный вид.

– Расскажите, много ли в пути интересного. Каких вы зверей видели, какую рыбу ловили? – Катрин спрашивала, а сама все поглядывала туда, откуда должны были появиться муж и Иван Васильевич. Не заметить их возвращение было невозможно из-за того же бурятского «эскорта», но в степи никого не было видно.

– Интересного не так уж и много. Зверь непуганый – медведи там, лоси, изюбры. Олень дикий. Птицы боровой тоже в достатке, главные – глухарь и тетерев. А рыба… что рыба? Рыба самая обычная – хариус, таймень, стерлядь… Вот, пожалуй, что Ленские Столбы – это, и верно, интересно. Красотища неописуемая! Ну да вы проплывать будете – сами увидите. Может быть, и остановочку сделаете.

Исправник разговорился, а Екатерина Николаевна уже ерзала в нетерпеливом волнении: ну где же они запропастились, эти рыцари самозваные?!

А они появились совсем не с той стороны, откуда она их ждала. Катрин услышала сзади дробный перетоп копыт, оглянулась и увидела мужа уже у задних колес своей брички. В руках он держал как будто розово-сиреневое облако – такой огромной была охапка веток, почти сплошь покрытых небольшими цветами.

Кучер натянул вожжи, бричка остановилась. Исправник тут же выскочил из нее и вытянулся сбоку от ступенек. Муравьев развернулся в седле и без помощи рук, которые все равно были заняты, ловко спрыгнул на землю. Сделал шаг, другой и внезапно повалился вперед, рассыпав «букет», – словно споткнулся на ровном месте. Исправник рванулся, вскрикнув «О Господи!», и удержал генерала от падения на землю. Голова Муравьева запрокинулась, фуражка съехала набок, лицо посинело – он задыхался.