Княгиня Ренессанса

Жаклин Монсиньи

Княгиня Ренессанса

ПРОЛОГ

СТРАННАЯ НОВОБРАЧНАЯ

Огромный ястреб плавно кружил над горными пещерами. Мужчина с тревогой посмотрел на начинавшее розоветь небо.

Флорентийская деревня медленно пробуждалась в лучах восходящего солнца. Где-то вдали залаяли собаки. Церковный колокол возвестил начало первой утренней мессы.

Мужчина в камзоле и коротких штанах, со шпагой и кинжалом на поясе, вышел проверить, добираются ли стоящие на привязи лошади до листвы растущего вокруг кустарника. Убедившись, что лошади мирно пасутся, он вернулся в Пещеру.

Там на подстилке из сухой листвы мирно спала девушка. Копна волос цвета червонного золота с запутавшимися в них травинками скрывала лицо спящей.

С выражением нежности, неожиданно появившимся на суровом лице, мужчина несколько мгновений смотрел на свою юную спутницу, потом опустился на листву, с которой только что сам поднялся.

Легким движением пальцев он погладил медно-золотую шевелюру, потом бережно отстранил волосы, скрывавшие прелестное лицо с тонкими и одновременно волевыми чертами.

Спящая, видимо, находилась во власти сновидений: губы подрагивали, из груди вырвался протяжный вздох.

– Мами, пора вставать, – прошептал мужчина на ухо спящей.

Но та не желала ничего слышать. Упрямо, не размыкая век, она повернулась на другой бок и уже готова была снова погрузиться в мир грез.

– Мами, это опасно. Нам следует немедленно ехать, – продолжал настаивать ласковый голос.

Девушка решилась наконец приоткрыть свои зеленые, словно изумруд, глаза.

– Гаэтан, у меня все болит… – запротестовала она.

– Я понимаю, Мами… Восемьдесят лье за такое короткое время. Ни одно существо слабого пола не выдержало бы такой бешеной скачки, кроме моей Зефирины…

Говоря все это, молодой человек касался губами полуоткрытых губ своей подруги. Лицо его побледнело. Желание обладать ею было таким пронзительным. Молодость, словно крепкое вино, ударила ему в голову.

Он собрался встать, но она, ласково обхватив его шею руками, притянула к себе.

Под плотной тканью ее камзола он ощутил молодую, упругую грудь, единственный предательский признак, скрытый мужским облачением.

– Гаэтан, ведь мы теперь далеко, – прошептала Зефирина. – Они не смогут нас догнать…

Неужели она не понимала нависшей над ними двойной опасности?

Закрыв глаза, Зефирина протянула губы.

Прильнувший к ней всем телом Гаэтан чувствовал, что она готова отдаться. У него, однако, закралось подозрение, что, помимо любви, ею движет желание совершить нечто такое, что стало бы непреодолимой преградой между нею и тем, от кого она бежала.

В эту ночь, как и во все другие, искушение было так велико, что Гаэтан готов был поддаться ему прямо тут, на итальянской земле. Он боялся, что не совладает с собой и попадется в чувственную ловушку, которая может погубить их обоих.

– Мами, мы сможем считать себя в безопасности только в Риме… Я безумно люблю вас, но нам следует сдерживать себя до тех пор, пока Его Святейшество не расторгнет ваш брак…

«Заключенный по принуждению и неосуществленный в действительности», – подумал молодой человек, но не решился произнести этого вслух.

Зефирина тяжко вздохнула. Из всех зол, которые ей пришлось пережить, самым мучительным, без сомнения, оказалось это вынужденное целомудрие, на которое ее обрекал Гаэтан во время коротких ночных привалов.

С юных лет Зефирина де Багатель была влюблена в шевалье де Ронсара и поклялась любить его вечно. И в дар этой любви она готова была принести свое тело.

Гаэтан резко встал. Из-под полуопущенных век Зефирина наблюдала, как ее жених, энергично расхаживая по пещере, свертывает одеяло и готовится в дорогу.

Война с испанцами заставила его быстро возмужать. Теперь он казался ей выше ростом, шире в плечах и, главное, более уверенным в себе. Его серые глаза, такие добрые там, в Валь-де-Луар, теперь смотрели на Зефирину строго и решительно.

– Соберитесь с силами, Мами, нам предстоит долгий путь.

Говоря так, молодой человек протянул своей подруге кусок пирога, купленного накануне в какой-то убогой таверне в окрестностях Фьезоле. Но привередничать не приходилось. Зефирина с аппетитом съела свою долю, запила несколькими глотками воды, зачерпнутой прямо из Арно, и связала в пучок волосы, использовав для этого подвязку, случайно сохранившуюся после того, как ей пришлось сменить женское платье на костюм юного оруженосца. Наконец она спрятала свои золотые кудри под шапочкой с пером, и молодые люди вскочили на поджидавших их лошадей. Они объехали стороной Флоренцию, вотчину спесивых Медичи, и только издали увидели мраморную колокольню, устремленную в небо, уже сиявшее своей безупречной голубизной.

Избегая больших дорог, кишевших в том, 1526-м году солдатами победоносной армии, надменными испанцами Карла V, беглецы пробирались селениями на юг, в сторону Сиены…

Четверо суток Гаэтан и Зефирина скакали почти без передышки, удаляясь все дальше и дальше от Ломбардии и от дворца принца Фарнелло.

Похищенная Гаэтаном в свадебную ночь, Зефирина весь путь совершала верхом. Несмотря на усталость, она не могла отказать себе в желании снова и снова говорить с женихом о тех бурных событиях, которыми оказалась полна ее молодая жизнь, особенно с того момента, как им пришлось расстаться [1].

Они вспомнили все, что случилось, начиная от победы французов при Мариньяне одиннадцать лет назад, принесшей честь и славу ее роду, до поражения под Павией, ввергнувшего Францию в поистине бедственное положение: король Франциск I стал пленником Карла V, цвет французского рыцарства был уничтожен, а отец Зефирины, Роже де Багатель, стал заложником итальянского князя Фульвио Фарнелло, прозванного одноглазым Леопардом, после того, как он в одном из сражений лишился глаза.

Чтобы обрести свободу, Роже де Багателю пришлось выбирать между выкупом в двести тысяч золотых дукатов и выдачей единственной дочери замуж за победителя.

Зефирина попыталась сделать все возможное, чтобы раздобыть эту громадную сумму. Однако Франция была разорена войной, и регентша Луиза Савойская, мать Франциска I, не могла ей помочь.

Зефирина думала, что Гаэтан погиб в сражении под Павией, и знала, что совершенно невозможно рассчитывать на помощь ненавистной мачехи «этой Сан-Сальвадор», маркизы Гемины де Багатель, открыто участвовавшей в заговоре вместе с коннетаблем де Бурбоном, перешедшим на службу к Карлу V. К тому же мачеха так ненавидела ее, что только и мечтала о ее гибели. Вот почему девушка решила, выполняя свой дочерний долг, предложить себя в качестве выкупа.

После нелегкого путешествия Зефирина наконец прибыла в роскошный дворец Фарнелло, расположенный в миланском предместье.

Она была уверена, что ей придется иметь дело с безобразным, развратным и толстобрюхим чудовищем. Каково же было ее удивление, когда князь Фарнелло предстал перед Зефириной в облике невероятно обаятельного, а потому еще более опасного мужчины.

Навстречу ей вышел смуглый, мужественный, властный, «Господин-я-так-хочу», как она его тут же мысленно прозвала, и Зефирина просто вынуждена была признать, что узкая черная повязка, пересекавшая лицо князя, делала его еще более привлекательным…

В разговоре с Гаэтаном, однако, Зефирина решила не касаться таких мелочей.

Странно, конечно, но из-за впечатления, произведенного на нее, юная особа, чьим образованием в монастыре весьма успешно занимался монах Франсуа Рабле, еще больше возненавидела Одноглазого Красавца, «купившего» ее за двести тысяч дукатов.

Она бы еще могла простить бедному, искалеченному горемыке, но знатному сеньору, оказавшемуся победителем и путем безжалостного шантажа так унизившим Зефирину и ее плененного отца! Никогда! И тогда она решила, что заставит его дорого заплатить за одержанную им победу.