Княгиня Ренессанса

– Я счастлив, что ваше здоровье так скоро восстановилось. Я понимаю, перспектива отправиться в одиночестве в Ломбардию и жить уединенно в башне замка вряд ли может вас порадовать, но кто же в этом виноват, мадам?

Нечеловеческим усилием воли Зефирина заставила себя выйти из состояния апатии и дрожащим от волнения голосом ответила:

– Я знаю, что вы ужасно обижены на меня и никогда не перестанете мне мстить…

Князь прервал ее:

– Вы удивительно проницательны, мадам…

При свете канделябра лицо князя выражало такую непреклонность, что Зефирина содрогнулась. Она вытерла влажные ладони о свою разодранную в клочья фланелевую юбку. Потом, глубоко вздохнув, постаралась произнести как можно спокойнее:

– Я прошу вас, монсеньор, отослать меня обратно.

– Это куда же, позвольте спросить?

– Во Францию.

– Значит, во Францию! – произнес князь саркастическим тоном.

– Да, в монастырь Сен-Савен.

– Где вы, вероятно, примите постриг?

– Где я… но вы должны понять, что после стольких потрясений я нуждаюсь в покое и размышлении.

– У меня иные планы относительно вас, княгиня Фарнелло!

Фульвио произнес это с какой-то особой насмешкой. Щеки Зефирины горели огнем. Сердце билось с такой силой, что она сама слышала его стук. Ей стало трудно дышать. Едва ли она видела Артемизу Плюш, входившую в этот момент в комнату, с Гро Леоном на плече, чтобы сказать, что ванна готова.

– Sermon… Seigneur [12], – пробормотала птица. Одного властного жеста оказалось довольно, чтобы и дуэнья, и птица, точно по волшебству, исчезли. У Зефирины перед глазами поплыли круги. Собравшись с последними силами, она возразила:

– Вы неискренний человек, монсеньор, ведь я вас предупреждала…

– Предупреждали?

Князь вздернул брови, прежде чем снова напустить на себя насмешливый вид:

– Не могу припомнить, мадам, чтобы вы имели деликатность предупредить меня о том, что собираетесь убить…

– Убить?! – пролепетала Зефирина.

– Это самое меньшее, что можно сказать. Нужно было иметь крепкую голову, чтобы избежать этого…

– Я… я ничего подобного не хотела…

Прижав руку к груди, князь поклонился:

– С вашей стороны, мадам, это почти любезность.

Не обращая внимания на то, что он перебил ее, Зефирина заговорила торопливо:

– Я была откровенна с вами… В первую же нашу встречу я предупредила вас, князь Фарнелло, что не испытываю ни малейшего влечения к вам…

– К мужу, у которого всего один глаз!

– К нашему браку, – поправила Зефирина. – Я подчинилась отцу против воли и по принуждению… Вы купили меня за двести тысяч дукатов…

– По правде говоря, я так ничего и не имею за свои деньги. А глядя на вас теперь, вас и узнать-то трудно… Кстати, не хотелось бы показаться мелочным, мадам, но не можете ли вы мне сказать, что сталось с тем колье, что я преподнес вам в день нашей свадьбы?

– Колье? – повторила Зефирина растерянно.

– Да, изумрудное колье, взятое из шкатулки моей покойной матери, княгини Фарнелло, которая действительно была достойна носить эту драгоценность.

Зефирина наморщила лоб. Она поднесла ладони к мучительно стучащим вискам, стараясь привести в порядок свои путающиеся мысли.

«Колье… Длинная нить из пятидесяти пластинок тончайшего золота, каждая из которых инкрустирована великолепными драгоценными камнями. В центре нити сверкал главный камень – изумруд величиной с орех, который держит в своей пасти леопард, из чистого золота… Третье колье, то самое, предсказанное Нострадамусом…»

Зефирина вдруг вспомнила себя в ту свадебную ночь, снимающую перед зеркалом восхитительное и таинственное украшение, которое князь преподнес ей утром того же дня.

«Эта драгоценность хранится в нашей семье на протяжении многих поколений… Если быть точным, то с 1187 года… Со времени взятия Иерусалима султаном Саладином, как раз накануне третьего крестового похода…»

Слова, сказанные князем, молотом стучали в голове Зефирины. Не в силах вспомнить, что же произошло с драгоценностью, она услышала резкий голос Леопарда, снова обрушившийся на нее:

– Должен признаться, я считаю вас способной на многое, мадам, но чтобы вы превратились в воровку с большой дороги…

Зефирина возмутилась:

– Вы называете меня воровкой, а сами связались с бандитами с большой дороги…

– Вы, без сомнения, говорите о Римини, мадам?!

– Вот именно, месье…

– Я мог бы вам ответить, что это не ваше дело, но мне приятно сообщить, что парень этот – настоящий патриот. Он, возможно, и совершал преступления против общества, но от великих мира сего его отличает умение держать данное слово. Мне представился случай избавить его от пыток, и, ей-богу, он всегда помнит об этом. Если, однако, принять во внимание, что только благодаря Римини я смог найти вас, мадам, думаю, вряд ли ему найдется место в вашем сердце…

– Вы совершенно правы, месье, – с трудом произнесла Зефирина.

– Вот и прекрасно… Однако все это не проясняет, что же вы сделали с колье, и только не говорите, что его у вас украл Римини, я все равно вам не поверю, – заметил князь с сарказмом.

– Я… я оставила его на своем туалетном столике, то есть мне так кажется, – прошептала молодая женщина.

Язык стал каким-то ватным и с трудом двигался. А Фульвио язвил:

– Вам так кажется, да? Вы ошибаетесь, мадам. Его там не было, его вообще нигде не было… Потому что вы и ваш любовник унесли его с собой…

– Нет… я… вы знаете… я сегодня видела его…

– Колье?

– Каролюса… донью Гермину… Я думаю… я уверена… у ювелира, на Старом Мосту… Каролюс появился там, когда я проезжала… я видела его… это… я клянусь вам… клянусь вам… – повторяла без конца Зефирина.

Она почувствовала в голове пустоту. Силы иссякли, и она, словно тряпичная кукла, рухнула к ногам Леопарда.

Полагая, что это очередная ее уловка, князь выждал несколько мгновений, потом сухо произнес:

– Встаньте, мадам, я достаточно знаком с вашими штучками.

Зефирина не шевелилась. После некоторого колебания князь наклонился над нею. На нее падала тень от стоявшего рядом комода из красного дерева, инкрустированного слоновой костью. Фульвио протянул руку ко лбу Зефирины. Лоб пылал. Он схватил подсвечник и поднял над ней. Влажная от пота одежда прилипла к телу. Длинные рассыпавшиеся волосы были мокрыми на висках. Лицо стало багрового цвета. Упавший на лицо свет заставил Зефирину чуть-чуть приоткрыть веки. Лихорадочно блестевшие глаза с отчаянием смотрели на Фульвио.

– Она… убьет меня, – с трудом проговорила Зефирина и окончательно потеряла сознание.

Опустившись на одно колено, Фульвио взял Зефирину на руки. Голова ее беспомощно откинулась назад.

– Плюш! – крикнул молодой человек.

– Господь небесный, монсеньор убил ее! – простонала дуэнья, появившись на пороге комнаты.

– Замолчите, безумная старуха, позовите Паоло, пусть отправляется за доктором! – распорядился князь.

В то время, как мадемуазель Плюш поспешно удалялась, Фульвио с бесценным грузом на руках направился в соседнюю комнату, и пока шел, взгляд его, вопреки собственной воле, не мог оторваться от покоившейся у него на плече очаровательной головки.

Уложив жену на широкую постель под балдахином из отделанного золотом синего бархата, Фульвио хотел было выпрямиться, но обвившие его шею руки Зефирины не давали сделать этого.

– Гаэтан… – бредила молодая женщина, – не бросай меня… молю тебя… я сейчас умру…

Она судорожно вытянулась. Щеки пылали, дыхание стало хриплым.

– Ну-ну, успокойтесь…

Князь поглаживал ей лоб так, будто перед ним была слишком нервная лошадь. Под его ласковой рукой Зефирина понемногу успокоилась. Но князь продолжал гладить ее, пока не услышал за спиной елейный голос.

– Монсеньор вызывали меня?

Князь обернулся. Перед ним в черной сутане с широким поясом и в черном плаще, доходящем до остроносых башмаков, стоял знаменитый доктор Калидучо. Тот самый, который, как шептались во Флоренции, дважды, в самый последний момент, спас Лукрецию Борджиа от яда, подсыпанного ее любимым братцем Чезаре.