Сияли нам веселые подарки —
Платки и голубки,
По залу шел над зыбью флагов ярких
Свет голубой реки.
И день и ночь струился этот зыбкий
И теплый свет,
И в этом зале не было б ошибкой
Сказать, что ночи нет.
Встал человек, — ну, как сказать короче:
Пред нами встал таким,
Как будто он пришел из бездны ночи
И ночь вошла за ним.
«Мой друг — сторонник мира в Парагвае,
Его со мною нет,
Он шел сюда, дорогу пробивая…
Его убили! Вот его привет!»
И в зале все, кто как ни называйся,
Увидели, вскочив,
Кровавую рубашку парагвайца,
Висевшую, как в голубой ночи.
А друг держал кровавые лохмотья,
Стояли мы в молчании глухом
И видели, как обрастает плотью
Что на словах борьбою мы зовем!
1951
Отец приносил газеты в дом
И радио слушал,
Кричало радио всё об одном,
Газеты терзали душу.
И, не стесняясь, что дочь мала,
При ней говорил он:
«Нас ждут ужасные дела,
Ужасная могила.
Или с неба слетит атомный гром,
Взрыв без осечки,
Конечно, пылью исчезнет дом,
А мы сгорим, как свечки.
Или с неба любые бомбы слетят
На головы наши,
Это будет такое, что самый ад —
Игрушки одни, мамаша.
Или с неба сбросят на нас чуму,
Холеру, сверхлихорадки,
И дома умрем мы по одному —
Тоже не сладко…»
Слушала дочка, хоть и мала,
Всё понимала,
Она ни есть, ни спать не могла,
Всю ночь вздыхала.
И мать она разбудила, когда
Ночь уже шла к рассвету:
«Уедем, мама, с тобой туда,
Где неба нету!»
1951
Как описать неслыханно простое
И где сказать рассказу: начинай!
Сорвался зал со всех своих устоев,
Когда сошла с трибуны Пак Ден Ай.
Вскочили люди на столы и стулья,
А женщины восточных стран толпой
Бежали к ней в таком всеобщем гуле,
Как будто в зал обрушился прибой.
И первая из женщин перед нею,
Упав ничком, поцеловала пол,
Как землю той истерзанной Кореи,
Чей образ здесь по всем сердцам прошел.
И женщины плащи свои снимали,
На Пак Ден Ай накидывали их,
Как будто дар особый получали
Плащи, коснувшись Пак Ден Ай на миг.
И целовали в губы, в шею, в щеки,
Края ее одежды, рукава.
В глазах темнел такой восторг глубокий,
Что от него кружилась голова.
И под руки ее вели Гвоздики
Ей дали в руки. Алые цветы
Таким густым огнем горели диким,
Как кровь на платье снежной чистоты.
Кругом кричали, плакали и пели;
Одной семьей, как будто все свои,
Ее несли, купая, как в купели,
В неистовстве невиданной любви.
Свой новый день Восток сегодня славил,
К ней Запад руки гордые простер,
Ее внесли в президиум, поставив,
Как светлый, вдаль сияющий костер.
Спокойная, недвижная, вся в белом,
Она стояла, замкнутая в круг,
И, вздрогнув всем легчайшим, гибким телом,
Народам в пояс поклонилась вдруг.
Казалось, что конца не будет гулу,
Что навсегда он с этим залом слит,
Глаза людей Корея повернула,
Чтоб видели, откуда враг грозит.
Грозит всему, что жизнью называем…
В огне, в крови далекий милый край,
Как статуя стояла здесь живая
Корея, воплотившись в Пак Ден Ай!
И в волны криков, песен, восклицаний
Она сошла спокойно и светло;
И медленно вошедшее молчанье,
Как облаком, ей плечи облегло.
И все вернулись, как из сновиденья,
Где их кружил живительный поток,
Таким опустошенные волненьем,
Что был, как тяжесть, воздуха глоток!
1951
Широкогубый, темнолицый,
Сидит он, трубочку сосет.
Он на конгрессе, он в столице,
Он по-варшавски кофе пьет.
Он видел маленькое чудо,
Когда огромный голый цех
Был превращен из темной груды
В дворец, сверкающий для всех.
Он чудо видел и побольше,
Почти похожее на сон,—
Когда пришли в столицу Польши
Борцы за мир — и с ними он.
Подумать только — даль какая.
«А я вот эту даль люблю!»
И, дым из трубочки пуская,
Он вспомнил родину свою.
Там на границе необъятных
Лесов желтеют шалаши,
Да, труден будет путь обратный
К истокам девственной души,
Где сел соломенные ульи,
Жандарма белого мундир,
Где по туземцам свищут пули…
Какая там борьба за мир?
Он сахар помешал в стакане;
И всё же толпы земляков
Несут Стокгольмское воззванье
Внутри бамбуковых стволов.
Они неграмотны — ну что же,
В чем дело — толком расскажи,
В футлярах крокодильей кожи
У них на поясе ножи.
И он уж видел не однажды,
Бамбуки сложены у стен,
На них свой знак зарублен каждым,
Чернильных подписей взамен.
И счет зарубок на бамбуках —
Он всё растет от новых встреч,
Не думал дед, качая внука,
Что внук в Варшаве скажет речь.
На Нигер Висла не похожа,
Волной свинцовой в берег бьет,
Но он о ней расскажет тоже,
Когда до Нигера дойдет.
Варшава будет жить в нем годы,
Свою имеет он мечту:
Чтоб в гости все пришли народы
В его далекий Тимбукту!
1951