С месхетских круч, с высот темно-зеленых,
С крутых обрывов, из лесистых гор
Сошел спокойно добрый олененок
И простодушно заглянул в мой двор.
Ему навстречу протяну в ладошке
Немного зерен, грубой соли ком.
Соленые и сладостные крошки
Он слижет розовым шершавым языком.
Приход был возвещен: недавно солнце встало
С той стороны горы, с ним поднялся олень.
Прохладная заря мой дворик напитала
Пахучим воздухом, и осветился день.
О кроткий мой олень, тебя, как очевидца
Рожденья дня, нетерпеливо жду,
Я жду, когда процокают копытца
Легко, подобно вешнему дождю.
Приди, возвесели мое уединенье,
Нарушь его ночную тишину,
Склонись, — поглажу голову оленью
И в глубь очей прозрачных загляну.
И взглядом я уйду в оленьих глаз глубины.
И я его пойму, и он поймет мой взор.
И вновь произойдет, открытый и старинный,
Животных и людей безмолвный разговор.
И в той гармонии, что так давно в забвенье,
Вновь чуток, словно зверь, и счастлив буду я,
Почувствовав внезапно дуновенье
Речного, горного, лесного бытия.
Я погружусь в ручьев студеные купели,
Картлийская заря мой облик осветлит,
И я постигну то, что ведал Руставели,
Пшавела понимал и не таил Давид.
Рассвет стиха. О да! Извечна юность Картли,
В источниках ее вода сильна, жива.
И вечность стройная немыслимой закалки
Вошла в твердыни гор, и в души, и в слова.
Из тех ключей, бездонных, бесконечных,
Живую воду ненасытно пью,
И жажда поисков, и страсть скитаний вечных
Пусть полнят душу жадную мою,
И встану я тогда, омою сердце, слово,
И в книге скорби вновь я распахну листы,
И жадно, горячо вгляжусь я снова
В движение и плач Давидовой мечты,
В звенящие, как звонкий Терек, строфы
Про светлый лик возлюбленной его,
Что по Кавказу шла стезей Голгофы
И в сон воителя явилась своего.
Уж клены залило полдневное затишье,
Уже ушел олень из дома, где живу.
Я рифмами креплю четверостишья,
Пишу, опять зачеркиваю, рву,
Кричу, своим бессильем загнан в угол,
Что высох я до дна от жара и жары
Давидовых стихов — и лишь дымится уголь,
И чаден мой очаг вблизи лесной горы.
И вот, когда волненье и сомненье
Сминали и почти рассыпали слова,
Я тихие шаги услышал в отдаленье,
И промелькнула тень, приметная едва.
И это друг пришел. Я жаждал с ним свиданья.
Он ожидание, сквозь даль, почуял сам.
Не помешали даль, и мгла, и расстоянье
Его и в слепоте всевидящим глазам. [68]