Это вечное стихотворенье...
На нашем литературном портале можно бесплатно читать книгу Это вечное стихотворенье..., Соколов Владимир Н.-- . Жанр: Поэзия. Онлайн библиотека дает возможность прочитать весь текст и даже без регистрации и СМС подтверждения на нашем литературном портале bazaknig.info.
Название: Это вечное стихотворенье...
Автор: Соколов Владимир Н.
Дата добавления: 16 январь 2020
Количество просмотров: 234
Это вечное стихотворенье... читать книгу онлайн
Это вечное стихотворенье... - читать бесплатно онлайн , автор Соколов Владимир Н.
Выдающийся лирик Владимир Соколов (1928–1997), лауреат Государственной и Пушкинской премий, оставил большое творческое наследие. Книга «Это вечное стихотворенье…» воспроизводит путь поэта, длившийся полвека. Пройдем по этому времени вслед за высокой Музой одного из лучших русских поэтов XX века.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Перейти на страницу:
«Мне нравится, что жизнь проходит…»
Мне нравится, что жизнь проходит,
Что мокрый желтый лист летит
И что с меня очей не сводит
Ночь под мелькание копыт;
С подков, взблеснув, летят ошметки
Дорожной грязи и времен…
И вдруг — опушка, лес и кроткий
Вздох льном повеявших сторон.
И, множась в мороси тумана,
Конь, взбрыкивающий без нужды, —
Так просто… спутанный… ночной…
И — независимо и чуждо —
Всем небосводом, без обмана,
Глядящий в душу край родной.
«Надо забыть звуки…»
Надо забыть звуки
И не ходить в гости.
Надо умыть руки
И рукоять трости.
Надо забыть горе
Этих кончин вечных.
Надо открыть море
В свете пучин Млечных.
«Я за столько лет не нагляделся…»*
Марианне
Я за столько лет не нагляделся,
Не налюбовался на тебя…
Город в белый снег переоделся,
Чистоту внезапную любя.
Я за столько лет еще не свыкся
С первопутком около домов:
Снеговик с загадочностью сфинкса
И в снегу две ветки двух тонов.
Я хочу продлить их неизвестность
Изморози или черноты.
Но тогда вступаешь в эту местность,
Инея не стряхивая, ты.
Пусть висок мой в иней приоделся.
Будь со мной, тревожась и любя.
(Не уйди, мой город разлюбя.)
Я за столько лет не нагляделся,
Не налюбовался на тебя.
Пришелец (Поэма)
Вместо предисловия
В этот странный час на серой, пустой предутренней улице, где все что-то забыло, что-то важное, и теперь мучительно припоминает — карнизами, окнами, мостовой, ты должен помочь этой улице вспомнить, о чем она забыла. И в этом совместном с ней воспоминании чего-то забытого, важного и есть тот момент, когда зарождается стихотворение или поэма.
Мне нравятся книги, которые пахнут асфальтом и серым дождем городских площадей. Мне нравятся книги, в которых, как в лужах, отражаются старинные здания и фонари. Мне нравятся книги, в которых есть загибающийся в неизвестность переулок; в которых любовь появляется из-за угла и складывает мокрый зонтик. Мне нравятся книги, в которых во время ливня, как голуби, бьются белые струи под водосточной трубой над серым, истершимся до кирпича асфальтом. Мне нравятся книги, в которых есть каменные ворота в неизвестный двор, где можно сесть на лавочку и слушать музыку из распахнутого окна. Музыку просто так… А бледный клен шумит над головой и роняет тебе на колени мокрые, мягкие листья.
И еле доносится городской гул.
Каждый поэт в душе сюрреалист. Даже Гомер. Даже Пушкин (сон Татьяны, скачущий памятник в «Медном всаднике» и т. д.). Другое дело, как он с ирреальностью поступает. Без ирреальности, иррациональности невозможно чувствовать реальную почву под ногами.
Угол дома с кружевным углом ржавого карниза висит в космосе. Бабочка, вспорхнувшая на цветок, — вечность. Мы умираем в бесконечности и все время ждем, что будет в конце. Левитановский «Март» — крыльцо, снег, лошадка — мне часто видится на фоне черного звездного космоса, приближенного, как в телескопе.
Всегда хочется поймать переход времени в вечность.
1. Прелюдия
Ворвался в сон огромный куст жасмина:
Зашелестел, запах, заговорил,
Как стих «с упреком давнего помина»,
Едва мерцая, в сумрак воспарил.
Но все ж откуда рифма — «ужас минул»?
Я этих слов совсем не говорил.
Я говорю: как привиденье, бродит
Туман в деревьях, где живет сова…
Но кто во тьме моей рукой выводит
Свои почти сторонние слова:
«Оставьте — мысль — о ядерном — ударе —
Вас — вот — уже — идет — на вашем — Шаре —
Совсем — другой — материи — распад —
Она — была — нетленной — но…»
Я бросил
Перо. Оно пошло писать само
О том, что я без лодки и без весел
Плыву туда, где начато письмо…
И должен я теперь, хотя б немногим,
Покуда этот мир еще не пуст,
Заметить им, неглупым и двуногим,
Что тлен уже из их исходит уст.
Я пробудился. Этот куст жасмина
Один из сна остался моего
И говорил, что если ужас минул,
То людям знать не надо ничего.
Из-под пера бумага ускользала.
И в миг, когда Сатурн совпал с Луной,
«Ты верно понял», — небо мне сказало.
«Домой пора!» — сказал мне дом земной.
Пошли сжиматься годы в час единый!
Что ж, я опять себе не господин.
Но кто ж тогда польет мой куст жасмина?
«Неважно. Бог польет», — сказал жасмин.
2. Отбытие
Однажды мне шепнули: вы — пришелец!
Я только палец приложил к губам.
И улыбнулся. И заплечный шелест
Так грустно канул к липам и дубам.
Петродворец сиял во всем параде,
А женский взор сиял, как бирюза,
Но, спохватись, в земном и сером взгляде
Я спрятал настоящие глаза.
Со мной случалось очень редко это.
Я так привык держать себя в узде.
Но были Дни великого поэта,
И я забыл, что я не на Звезде.
Я должен быть не узнан и не понят.
Я должен быть держащимся в тени.
Я должен быть не тем, о ком трезвонят,
А тем, кто каждой улице сродни.
Всю ночь шел дождь. Всю ночь писал стихи.
И рисовал. Отмахиваясь веткой
От облаков. Последние штрихи
Все наносил. Все падал мелкой сеткой.
Блестела крыша. На нее глядел
Чердак соседней крыши. Дождь редел.
Стихи заканчивались. И чужими
Уже казались. И рисунок был
Чужим уже. На нем блестела крыша.
И лунный свет! Сквозь дождь!
Я не забыл,
Что мне пора, что — время… Тише, тише…
Окно чернеет… Дверь я сам закрыл.
Тьмой пустоты уже снижалось небо.
Я знал, что мне нельзя покинуть Пост.
Но, как монах, Земле свершая требу,
Я плакал, не желая видеть звезд.
Планета Икс шла прямо на сближенье
Со мной одним. Сквозь рябь черновика.
И мощь ее святого притяженья
Я ощущал как будто сквозь века.
Окно и дверь. И чистый лист бумаги.
Да в пальцах это вечное перо.
И дуновенье горестной отваги:
Договорить, оставить серебро…
Я помню все! Я не имею права
Земными буквами о неземном…
Но умоляю… Перед переправой…
Я заслужил… Я только об одном…
Прошу хоть час земного опознанья
(У нас так не бывает, знаю я).
Но как он прав!.. Последнее сказанье,
И летопись окончена моя.
Еще есть пыль Московского вокзала,
Еще есть рифмы к «ползать» и «парить»!..
И, приближаясь, мне Звезда сказала:
«Что ж, говори».
Я буду говорить.
Но только с теми, с кем я рядом жил,
Где чудом голову я не сложил.
Мне сорок лет. Я вышел на свободу
Из бытия или небытия.
Из дома… из тюрьмы… не знаю я.
Какая разница… Кому в угоду
Я должен точный адрес рисовать
Или картинку Выхода и Входа?
Для тех, кто все привык адресовать?
Я на Земле от имени отвык.
Теперь полет понятий — мой язык.
И он туда направлен, где за пылью
Роящегося Млечного Пути
Меня еще, наверно, не забыли
Две-три персоны, юные почти.
Я прибегаю все еще к словам.
Но я достиг той самой лунной фазы,
В которую так страшно деревам,
Засеребрившимся…
Прощайте, вязы!
Прощай, стена!
Мне дурно, но чуть-чуть…
Я замолчал. И мне открылся Путь.
Я бросился в него! И — надо мной
Деревья зашумели, встав стеной,
Запахло вдруг проселочной дорогой,
Ромашкой, сеном… Звездный небосвод
В двух колеях, черневших, отразился.
Я этому пейзажу поразился.
Казалось, я сойду с ума вот-вот.
Исчезла полночь. Полдень воцарился.
Мелькают загорелые коленки,
И ситец платья, тело обтекая,
Взлетает. Ты его руками ловишь
И наклоняешься к волне ромашек.
Я сквозь ресницы на тебя гляжу,
Со стебельком в зубах в траве лежу,
Не замечая, что уже сквозь годы
Гляжу на облако и на тебя…
Мелькают загорелые коленки,
Ты приближаешься, летишь по лугу,
Гляжу на небо, близкое к испугу…
И открываю в комнате глаза.
И думаю, почти без сокрушенья,
Оглядывая вновь свое жилье:
Вот каково земное притяженье!
Или твое…
Всю ночь шел дождь. Всю ночь писал стихи.
И рисовал. Отмахиваясь веткой
От облаков. Последние штрихи…
И снова — тот же час и та же ночь.
Теперь я память должен превозмочь.
Что еще сделать?
Холоднее льда,
«Договорить», — ответила Звезда.
Я так устал средь этих пальм и елей,
Меридианов, войн и параллелей
(Откуда знать придумавшим ракеты,
Как устают пришельцы и поэты).
Среди каких-то служб, каких-то наций
И просто непонятных махинаций,
Где логика почти на все готова,
Раз отрубают голову за слово.
Где просто Планетарное искусство,
А рядом подлый миф, как меч Прокруста.
Зачем? Когда и так, без ваших мифов,
Поэзия есть вечный труд Сизифов,
В котором камень мудрости от века
С холма опять летит на человека.
И только вам, землянам, непонятно,
Что он совсем другим летит обратно.
… … … … … … … … … … … … … …
Вот так и я — к холмам и ликам милым
Вернусь уже почти другим посылом.
Я заболел тяжелым миром вашим
С его ядром, случайно не погасшим…
Тем, кто войдет, оставлю на столе
Стихи. Я был поэтом на Земле.
Но это было только порученье
И не имеет более значенья.
… … … … … … … … … … … … … …
«Увы, увы», — кричит ночная птица
В сыром саду. И нам пора проститься.
У подмосковной гнущейся березы
Ты у меня в глазах стоишь, как слезы.
Ты не поймешь того, что я отозван.
Ты будешь плохо думать обо мне.
Но будет ночь. Ты обратишься к звездам
И обретешь свободу не во сне.
… … … … … … … … … … … … … …
Проститься трудно мне и с богомазом,
Нарисовавшим Бога по рассказам.
Но как он смог понять сестру и брата,
Не понимая Черного Квадрата?
Я б не сумел, имея кисть и очи,
Не видеть звезд среди беззвездной ночи.
Ведь свет и тьма для космоса одно.
Какая тьма светил глядит в окно!
Грех не проститься мне и с земледельцем.
Среди пустых тележек и телег
Присядь со мной по-свойски, как с пришельцем,
Ведь сам живешь, как пришлый человек.
Я напишу пленительную книгу
О лепестках, ресницах и зрачках.
А ты подаришь хлеба мне ковригу,
Чтоб я остался в Вышних Волочках.
Но есть миры и выше нежных елок
И рвущих сердце речек и полей.
Я уважаю этот древний волок,
Но, знаешь, тянет душу Водолей.
… … … … … … … … … … … … … …
«Увы, увы», — кричит ночная птица
В саду промокшем у монастыря.
Звезда, я плачу, вспоминая лица,
Которых больше не увижу я.
Я послан был тобой на эту сушу,
Чтоб, позабыв о воле и крыле,
Бессмертную свою оставить душу
Всю, по частицам, на чужой земле.
С чего ж я плачу, сбрасывая бремя —
Земную пыль, земной недолгий час?
У нас пространства нет. Есть только время,
Оно зовется вечностью у вас.
…Я так устал на вас похожим быть.
К тому ж за годы, что я здесь бытую,
Вы и меня сумели убедить,
Что нет меня, что я не существую.
Покуда не опознан Человек,
Все эти миллионы невидимок,
В заботах коротающие век,
Все НЛО — один туманный снимок.
Былых фантазий бывший фаворит,
Двадцатый век, век — маска, век — насильник,
Зачем тебе энергия, рубильник?
Чтоб делать пеплом все, что говорит?
Как некий дух над каждым человеком,
Как в черном космосе парад планет,
Парад веков стоит над вашим веком,
И от него нигде спасенья нет.
… … … … … … … … … … … … … …
Я, как дитя, представил бесконечность —
И страх объял меня. Я в Путь готов.
Я здесь оставил душу. Дай мне, вечность,
Хотя б минуту для немногих слов.
Увы, прощайте, гордые, как дети,
Что занеслись, экзамен первый сдав.
Хулу или хвалу чужой планете
Нам воздавать нельзя. Таков устав.
Но я закон своей звезды нарушу.
Вы — гениальны. Это не секрет.
Вы умудрились сделать смертной душу!
Нигде другой такой планеты нет.
… … … … … … … … … … … … … …
Всю ночь шел дождь. Всю ночь писал стихи.
И рисовал. Отмахиваясь веткой
От облаков. Последние штрихи
Все наносил. Все падал мелкой сеткой.
И слушал шелест крыльев за спиной,
И все руками разводил от счастья.
И две луны вставали надо мной.
Одна была похожей. Но отчасти.
Как вам сказать, где ожил я теперь,
Как сообщить без буквы и без фальши?
Созвездье Лебедя? Оно — как Тверь
Или Можайск… Мы несравнимо дальше…
Там нет конца…
Но есть Окно и Дверь.
Перейти на страницу:
