Бесконечность

Я, мучим страхами, не спал и ждал

Утешных этих звуков, предвещавших

Приход рассвета. Здесь, куда ни гляну,

Что ни услышу, всё во мне рождает

Мгновенный отклик и воспоминанье

Сладчайшее. Но – горький привкус яви:

Тщета и невозвратность, пустота.

И говорю: я пережил себя.

Вот галерея, что всегда к закату

Обращена, и росписи, и фрески

С ленивым стадом, с солнцем, восходящим

Над спящими лугами – сколько в них

Я находил очарований. Там

Мне спутницей фантазия была.

Я говорил с ней обо всём. И в этих

Старинных комнатах, едва туман

Рассеивался первыми лучами

И ветер принимался за окном

Петь песни новые, мой звонкий голос

Носился эхом радостным – так в детстве

Жизнь, полная суровых, горьких тайн,

Нам дивной сказкой предстает. Ее –

Нетронутую, цельную – ребенок

Боготворит как первую любовь,

Мир первозданный заново творя.

Мечты, надежды, милые обманы

Начальных дней моих! – Что б ни писал я,

К вам возвращаюсь. Убегает время.

Желанья, мысли – все уже не те,

Но не могу забыть вас. Честь и слава –

Пустые призраки; и наслажденье –

Иллюзия. Какой у жизни плод?

К бессмысленному горю всё ведется.

Да, дни мои пусты, существованье

Темно, но знаю: року не отнять

Что памятью хранимо. Всякий раз

Как вспоминаю вас, воображенья

Полеты первые, и эту жизнь

Окидываю взглядом, что низка,

Пуста, бессмысленна (одно в ней благо,

То, что дается в смерти) – сердце сразу

Сжимается тоской: с судьбой моей

Я до конца не в силах примириться.

Когда же к вожделенной этой смерти

Приближусь и к концу всех бед моих,

Когда земля обителью чужою

Предстанет и грядущее во тьме

Сокроется, я вспомню вас, святые

Виденья юности, в последний раз

Вздохну о жизни, что была напрасной,

И этот вздох мне сладкий миг последний

Отравит страшной горечью своей.

Познав желаний трепет и тоску –

Все юности порывы – я не раз

Смерть окликал. У дальнего ручья

Подолгу в одиночестве мечтал,

Чтоб в быстрых этих водах растворились

И упование, и боль. А позже,

Когда недуг меня свалил и жизнь

Была на волоске, как плакал я

Над юностью, что в силу не войдя,

Увяла скоро. И припоминаю,

Как, сидя на постели подле тусклой

Лампады, песнь прощальную слагал,

Взяв в слушатели тишину и ночь.

Кто юности приход не вспоминал

Со вздохом умиления! О дни

Ликующие, чудные, когда

Юнцу восторженному дарят девы

Улыбки первые, и всё вокруг

Как будто улыбается, а зависть

Еще молчит (быть может, не проснулась

Иль затаилась до поры); и мир

К нему благоволит, и все ошибки

Прощает, празднует его вступленье

В круг жизни и едва ль не господином

Своим зовет. Как молния мелькнут

Дни эти – и погаснут, чтоб смениться

Несчастьем: лучезарная пора

Слепым туманом станет, золотое

Умчится время, юность не вернется.

А ты, Нерина, разве я не слышу:

Здесь всё вздыхает о тебе – и разве

Из мыслей ты ушла моих? Ведь нет!

Смотрю, и о тебе напоминанья

Повсюду нахожу. Твой дом и сад

Тебя не видят, и в твоем окне,

Где звезд печальных отразился луч,

Темно и пусто. Где ты? Голос твой –

Как я бледнел при каждом новом звуке

Его. Иное время. Были дни

Твои, моя любовь. И миновали.

Среди холмов благоуханных этих

Бродить теперь другим. О как же быстро

Мелькнула жизнь твоя! Как сон. Походкой

Танцующей ты шла, из глаз твоих

Свет юности лучился. Погасила

Их смерть. Угасла ты! А в сердце та же

Горит любовь: иду ль на праздник или

На посиделки, мучаюсь: Нерине

Не веселиться. Никогда на люди

Не выйдешь; май наступит, зашумит,

С ветвями юноши придут под окна

Любимых звать – я говорю: к тебе,

Моя Нерина, больше не вернутся

Май и любовь. День ясный, брег цветущий,

Любая радость – говорю: Нерине

Отказано во всем – смотреть, дышать.

О, ты ушла! – мой вечный вздох. И будет

Всегда сопровождать меня – любое

Мое видение, все чувства, всё,

Что сердцу мило и полно печали,

Воспоминанье горькое – Нерина.

Ночная песнь пастуха, кочующего в Азии

Что делаешь ты там, моя луна,

В безмолвии пустынном?

Встаешь в ночи, одна,

Медлишь, свои пространства созерцая.

Еще ты не устала

Бродить среди равнин небесных вечных?

Ужель тебе всё мало

Скитаний бесконечных?

На жизнь твою похожа

Жизнь пастуха простая –

Встав рано, погоняя

Проснувшееся стадо,

Смотрит спокойно на ручьи, на травы;

Устав потом, приляжет на пригорке,

Иного и не надо.

Скажи, зачем нужна

Жизнь пастуха ему,

Тебе – твоя? Скажи, куда клони/ тся

Мой краткий путь,

Твой вечный, о луна?

Потом – старик седой,

Оборванный, босой,

С тяжелою охапкой за плечами,

Долинами, ручьями,

Колючею стерней, по острым кáмням,

И в бурю, и когда палима зноем

Земля, и когда стынет

В мороз – спешит он, стонет,

Перебираясь чрез ручьи, овраги;

Упал, поднялся, вновь спешит куда-то,

Ни отдохнув ни разу

И ноги в кровь разбив, и вот приходит

Туда, где все стремленья

И все пути кончаются однажды,

К огромной мрачной бездне. –

Туда и канет вдруг, познав забвенье.

Смотри, луна, – такая

Наша доля людская.

Вот человек родился –

И сразу смерть маячит на пороге,

И сразу начинает

Он маяться; и мать с отцом, в тревоге

Над ним склонясь, как могут, утешают.

И подрастет – они всё рядом с ним.

Всё те же – утешенья;

Крепиться и держаться,

С немилостивой жизнью примиряться –

Вот главный их родительский завет.

Но я спрошу, зачем

Производить на свет

И соболезновать – чтоб после тот,

Сам даровав кому-нибудь рожденье,

Вновь утешал?

Видишь, луна, – такая

Наша доля людская.

Но ты – иной породы,

Чем мы, и что тебе земли невзгоды?

Молчишь, скиталица, быть может, что-то

И знаешь о земном существованье –

О боли, о страданье

Людском, и что есть смерть, когда внезапно

Темнеет взор, и почва

Уходит из-под ног, и все что было

Любимо здесь, теряется во мраке?

Быть может, разумеешь

Вещей причины, знаешь, для чего

Рассветы и закаты,

К чему бег лет, безмолвный, бесконечный,