Падший ангел

БАБА ДУСЯ

Как выглядит столетие — живьем?

Довольно неприглядно, если верить

своим глазам... Так выглядит проем

в порожнем доме — выломанной двери

или окна. Зияющая скорбь.

...Нет, нет! Все проще. И в изящном вкусе.

Платочек ситцевый, как снег вершинный с гор,

под ним — глаза крестьянки бабы Дуси,

Глаза глядят. И видят. Глубоки.

И все еще синеют в помощь лику,

как меж страниц бессмертных васильки,

заложены в апостольскую книгу.

Под бабушкой, седая от дождей,

завалинка на улице порожней.

Есть улица, и нет на ней людей, —

лишь петушок, поющий все безбожней!

И дельце есть у Дуси: огород.

Но прежде... И, слегка раскрючив спину,

идет к соседке — та уж не встает.

Но вряд ли стоит довершать картину...

Тогда откуда благовест в груди,

не умиленье — отблеск благодати?

Как выглядит столетье во плоти?

А так и выглядит, как вылепил Создатель.

НОЧЬ ПОД РОЖДЕСТВО

Край неба и звезда

в углу, как на конверте.

Рождение Христа —

спасение от смерти.

Снег. Прошлое. Мороз.

Мир распрямляет спину.

Нельзя смотреть без слез

на русскую равнину.

В сугробе, как пенек,

избушка в платье белом.

Но вспыхнул огонек

в окне заиндевелом!

Живи, земля, живи.

Добра сияйте знаки.

Рождение Любви —

прозрение во мраке.

...Ему — с твоей тоской —

быть на кресте распяту.

Тебе — Его рукой —

возжечь в ночи лампаду.

ВРАЗРЕЗ

Барка жизни стала

на большой мели...

А. Блок

Вразрез волнам житейской непогоды,

вразрез теченью общему вещей, —

мы не властям, мы Господу в угоду

тянули лямку барки жизни всей!

В театре жизни знали мы не мозгом,

а знаньем сердца (покаянный труд), —

зачем пришли на шаткие подмостки,

куда уйдем, коль занавес дадут...

Во все века, исполненные желчи,

со дней Голгофы, мир людей — тюрьма.

То объявлялся Гоголь сумасшедшим,

то вся Россия — сдвинутой с ума.

Мы пели в хоре, рта не раскрывая.

Сверлили почву, сущему вразрез,

чтоб видеть свет сквозь тьму земного рая,

сквозь шар земной — благую синь небес!

БЕЗГЛАГОЛЬНОЕ

Россия. Вольница. Тюрьма.

Храм на бассейне. Вера в слово.

И нет могильного холма

у Гумилева.

Загадка. Горе от ума.

Тюрьма народов. Наций драма.

И нет могильного холма

у Мандельштама.

Терпенье. Длинная зима,

длинней, чем в возрожденье вера.

Но — нет могильного холма

и... у Гомера.

Век суеты короче стал,

догадка зреет в нас:

сбываются пророчества —

грядет расплаты час!

Жизнь выцвела, пока листал

ее ты, в жажде див, —

не так, как Апокалипсис, —

как пошлый детектив.

Не тонет уж тоска в вине.

Страх застит путь к звезде.

И светит лишь Раскаянье!

Хотя бы — на кресте.

«КРЕСТЫ»

На невском берегу торчит сия твердыня.

Багров ее кирпич и камеры глухи.

Коль мимо прохожу,

то кровь в сосудах стынет...

Мать-мачеха вдоль стен, и чахнут лопухи.

Известна всей стране ее архитектура:

крестами корпуса... В глазницах —

сталь ресниц.

Российская тюрьма должна смотреться хмуро,

чтоб всякий, кто взглянул, бежал ее границ.

На той же стороне, на побережье впалом —

еще одна тюрьма, но смотрится светлей:

над нею купола святых Петра и Павла, —

как будто волнорез судьбы России всей!

Луч шпиля на заре собой являет чудо.

И ангел держит крест,

как некий смысл живой...

Л в сумрачных «Крестах» есть камера,

откуда

крест виден из окна... В трехсотой, угловой.

ПАДШИЙ АНГЕЛ

Отца не знавшее дитя

с улыбкой мудреца,

дитя невинное, хотя —

во взгляде хитреца.

Дитя отведало всего

за свой десяток лет...

А есть ли мама у него?

А мамы тоже нет.

Она сейчас встречает май

одна, прогнав отца.

...Какой же нравственный Мамай

прошел сквозь их сердца!

Ведь даже на огне войны,

где наш горел народ, —

все ж было меньше у страны

изгоев и сирот.

Дитя в одежке продувной.

Мат — нз молочных уст!

И горних крыльев за спиной

уже ненужный груз.

Глеб Горбовский на Васильевском острове. 1966.

КВАРТИРА НОМЕР ШЕСТЬ

Из книги «Остывшие следы. Записки литератора»

Теперь, по прошествии не просто лет, но львиной

доли судьбы, в назидание молодым поэтам скажу

откровенно, бесстрашно: самым вредным, губитель-

ным, тлетворным желанием для начинающего поэта

является желание как можно скорее опубликовать

свои стихи, жажда напечататься. Для шлифующего-

ся таланта (а талант хоть и врожденное свойство,

однако развивающееся, оно далеко не алмаз, но —

эмбрион), так вот для развивающегося дарования

нет ничего более гнетущего, разрушительного, иссу-

шающего, чем желание... славы. Желать должно

себе совершенства. И не просто желать, а постоянно