Избранное

Он, повидавший белый свет, образованнейший человек, находил общие темы в многочасовых разговорах с полуграмотной крестьянкой, поражаясь ее уму и интеллекту.

Когда моя мать скончалась, Гелий прислал из-за границы трогательную сочувственную телеграмму. Вот она:

А тогда, когда мать была жива, мы были молоды и счастливы, прямо-таки по Твардовскому: «Как говорят, отца родного, не проводив в последний путь, ты будешь вроде молодого, хоть борода ползи на грудь». Мы рыбачили, собирали грибы, ягоды, немного охотились. Иногда прямо из леса, обросшие, заляпанные грязью, шли на полустанок «Бродни», где работал продуктовый ларек, чтобы прикупить «водченки».

Однажды, видимо по оплошности диспетчера, на полустанке остановился скорый поезд «Пекин – Москва». Остановился, чтобы пропустить встречный пригородный поезд «Данилов – Буй», на котором в частности бабы из окрестных деревень возили на продажу огородную снедь в райцентр.

Любопытные пассажиры пекинского скорого, конечно, в основном китайцы, пооткрывали окна вагонов, залопотали что-то. Мы с Гелием оказались рядом. Я попросил его, закончившего в свое время Пекинский государственный университет, пообщаться с близкими ему людьми. Он это сделал. Китайцы ошалели. Обросший, на глухом лесном полустанке русский медведь изъясняется на чистейшем китайском языке – «на пеньке сидит, по-французски говорит». Но больше китайцев, вероятно, были ошеломлены сельские торговки, зашептавшие между собой о нас: «Шпионы, шпионы».

…А деревня Пилатово после смерти матери моей действительно, как точно определил шурин, стала сиротеть. Уходило из жизни поколение не болтунов, а истинных тружеников, коих не смогли выбить из села никакие глупости и жестокости власти. В одно из последних своих посещений родного края, уже в горбачевский период, я это сиротство, не только своей деревушки, ощутил с особой силой. И появились соответствующие очерки в газете. Приведу их.

Истоки

Письма из нечерноземной глубинки

…Глубинка… Вопросы социально-хозяйственного, нравственного развития здесь стоят особенно остро. Но при внимательном отношении к ней глубинка и огромный резерв.

Сейчас, в преддверии XXVII съезда КПСС, наиболее важно сосредоточить внимание на утверждении всего, что способствует движению вперед и отрицает отсталое, рутинное, а порой и нелепое. Не подменить ускорение общественного развития суетой и кабинетным оптимизмом, не прикрыть полуправдой громких фраз истинное положение – об этом ведет разговор в своих письмах наш специальный корреспондент.

От поездки в Глебово Крестьянинов меня отговаривал. Ну, чего смотреть там? Из жителей одна бабка Павла осталась, да и той под восемьдесят. Живет, бездорожьем окруженная, как Робинзон на острове. Только без Пятницы, а так – ни света, ни телефона… И вдруг председатель словно прозрел, двинулся к машине и, увлекая меня за собой, проворчал не то миролюбиво, не то снисходительно: «Ох, уж эти журналисты! Все хотят медвежий угол сыскать».

Я не стал перечить. Мол, какой же это «медвежий угол»? В шестнадцати-то километрах от центральной усадьбы колхоза? К тому же и бабка Павла, то есть Павла Сергеевна Смирнова, сказывали мне, наведывается к людям. Особенно зимой, когда можно до большака на лыжах пробраться.

И все же не удалось нам проведать в тот раз старушку: не доехали мы до нее – сели в заснеженной колдобине посреди поля, по которому (дороги-то нет) рискнули было пробиться к оторванному от «большой земли» селению. Пешие, по целине, вышли мы тогда к другой деревне, Пакшино, маячившей на пригорке, кондовой, многодомной, но… пустой. Однако попутчик, окинув взглядом деревню, ободрил:

– Должны тут быть люди… Людей оказалось немного: Анфиса Сергеевна Еремина с племянником Валентином, приехавшим из Петрозаводска «доглядывать» за своей тетушкой, родившейся аж в девятнадцатом веке – в 1895 году, и Наталья Сергеевна Виноградова – тоже в летах старушка, в прошлом одна ил лучших колхозных доярок. Вот к ней-то по тропочке от родника и пришли мы. Хозяйка так обрадовалась неожиданным гостям, что прослезилась даже. А потом, когда схлынуло первое волнение, когда присмотрелась она к нам, поняв, уяснив, кто мы и почему оказались здесь, – как-то подобралась вся и сказала:

– А я знала, что вы приедете. Мне и Павла, которую ищете, и сестра Анфиса говорили: «Про тебя, Наталья обязательно в газете напишут. Потому как вся наша округа за тобой стоит…»

Уже потом, немало поездив по деревням, колхозам и совхозам этого глубинного нечерноземного края, вдосталь наслушавшись всевозможных суждений и разговоров о проблемах его и путях дальнейшего развития, вникнув более глубоко в социально-бытовой и нравственный строй российского села, я вспомнил эти слова старой крестьянки и понял: нет, не тщеславная надежда «пропечататься» в газете занимала сердце и думы ее, а вера, что наступит время и придут озабоченные серьезными намерениями люди к ней, Наталье Виноградовой, хранительнице исконно крестьянского упорства и совестливости, всей своей жизнью утверждавшей чувство кровной привязанности, материальной и душевной заинтересованности в разумном, по-хозяйски организованном труде на родной земле.

– Я ведь, Александр Иванович, и предшественнику твоему говорила, – слышу голос Натальи Сергеевны, обращенный к председателю, – центральную-то усадьбу надо было здесь, а не в Борке, яме гнилой, ставить. Тут же все – и луга, и пашни лучше, и под рукой. Хлеб-то на горах какой родился! Ячмень в грудь вырастал. Вон построили вы комплекс коровий, а за кормами – к нам, за пятнадцать верст, по бездорожью. Чай, недешево молочко-то?

– Сорок рублей центнер, – вздыхает Крестьянинов.

– Батюшки-святы! Да какой же хозяин мог раньше позволить себе такое! Давно ли молоко колхозу в двадцать копеек за литр обходилось?

– Сгорела ваша ферма, баба Наталья, – пытается то ли оправдаться, то ли объяснить какую-то свою правоту руководитель.

– Построить бы надобно. А рядом домик для молодых доярок – и пошло бы дело.

– Дояркам домик нужен, а другим садик и школу давай. – И Александр Иванович делает рукой своеобразный жест: как, мол, и на что все это воздвигать вдалеке, ты подумала? Но Наталья Сергеевна многозначительной этой жестикуляции не принимает, настаивает на своем:

– Сначала бы ферму построили с домиком, а там, не торопясь, за такое-то время, глядишь, и школа появилась бы, и сад, и магазин… Вот жизнь-то и продолжалась бы.

Председатель морщит лоб. Долго вдалбливалось в его сознание понятие о «неперспективности», неэкономичности содержания окраинных деревень, и трудно ему теперь освободиться от этого, как от застарелой болезни.

Трудно, но необходимо. Потому что, если мы хотим вернуть людей деревне, а мы этого очень хотим, ибо каждая деревенька – это частица огромной матери-России, нам надо позаботиться не только об основных фондах, но и наравне с ними о ее бытовом устройстве, ее культурном и особенно медицинском обслуживании. Та же Наталья Сергеевна, оставшись в своем родном Пакшине, пострадала именно от того, что оказалась в неперспективной деревне.

Горька ее история, но при существующем ныне порядке медицинского обслуживания сельского населения, возникшем опять же вследствие распада окраинных деревень, уверен, – не исключительная.