Избранное

Н-да. Журналисты. Люди древнейшей, после проституционной, профессии. Люди, жгущие себя сильнее, чем рабочие урановых рудников – а по сему имеющие самую низкую продолжительность жизни.

Как-то приехал я в Горький. Захожу в обком. Ба! В приемной первого секретаря, в качестве его помощника сидит мой однокашник по ВПШ при ЦК КПСС Саша Сметанин.

Надо сказать, что в эту привилегированную школу я попал благодаря направлению от «Сельской жизни». Учился два года, получая стипендию – 220 рублей. Говорили, что только в Духовной Академии (церковной) слушатели имели подобное содержание. Учеба была в радость. У нас даже распевалась частушка:

Но радость радостью, а знания мы там получали отменные. Особенно по литературе. Быть может, кому-то покажется неправдоподобным, но именно на литературной кафедре ВПШ при ЦК КПСС защищали свои кандидатские, а затем и докторские диссертации первые соискатели высокого звания ученых в области творчества ни Клары Цеткин, ни Розы Люксембург – Сергея Есенина.

Помню преподавателя философии Вилена, его заумные размышления о волнообразном развитии общества. Эти размышления натолкнули думающих слушателей на мысль, что «нынешняя волна» исстает или захлестнет нарождающуюся новую. А стало быть… Страшно подумать: социализму грозит крушение.

От таких открытий тянуло выпить. А выпить, благо, всегда было чего. В нашей группе учились два белоруса: Иван Макалович и Толя Андрухович – так вот они, ездившие через воскресенье к себе на родину, всегда держали запас самогона, педантично пополняемый родственниками во время приезда в Белоруссию Ивана и Толи. Отводя душу всей группой, а старостой ее являлся Иван Макалович, мы нередко пропускали лекции по истпарту или политэкономии. Декан факультета Воробьев находил нас в общежитии ВПШ на Миусской площади: нередко мертвецки спящими.

– Я думал, что все они убиты, – делился потом в кругу своих друзей наш руководитель – впоследствии собкор ТАСС на Цейлоне.

Кстати, Иван Макалович после ВПШ занял пост министра печати в Белоруссии, Толя Андрухович возглавил исторический журнал. Я приезжал в ту пору в БССР неоднократно. Однокашники встречали и провожали меня по первому классу. Однажды Толя Андрухович, квартира которого находилась на привокзальной площади, провожая меня в тапочках до вагона, зашел в него, да и заснул на коврике. Очнулся, когда отъехали от Минска километров сто. Представляю, как он добирался обратно, раздетый, без денег, как встретила его жена Ирина – весьма своенравная особа.

После партийной школы друзей я встречал тогда почти в каждой командировке. Даже будучи в командировках заграничных. Не хватит многих томов, чтобы поведать об этом. Но о встрече с Сашей Сметаниным, помощником первого секретаря Горьковского обкома партии, все же расскажу. Устроив меня в гостиницу, где я поставил чемодан, Саша начал знакомить меня с городом, который я вообще-то, будучи некогда матросом, исходил вдоль и поперек. Но одно дело ходить пешком, другое – ездить на обкомовской машине. После «первого» знакомства, закончившегося на винзаводе, мы поехали не в гостиницу, а к Саше домой. Переночевав, продолжили знакомство с предприятиями города, в том числе и со знаменитым Автовазом, где я воочию увидел живого первого стахановца, о котором читал еще в начальных классах Глебовской школы – кузнеца Бусыгина. Итак дело шло четыре дня. Чемодан мой занимал место в гостинице, крутился счет оплаты, а я каждый раз к ночи оказывался у Саши дома. На пятый день жена его, доцент здешнего какого-то института, ставя нам на стол завтрак, бросила едкую фразу:

– Я думала вы и в самом деле однокашники, а вы, оказывается, – собутыльники.

Я поехал в Арзамас, где и собрал материал для газеты, назвав его «Под городом Горьким». Он, этот материал, вошел в книгу «Алтарь без Божества», вызвал многочисленные отклики читателей и благодарственное письмо председателя колхоза Кундика – главного героя очерка. Не могу удержаться, чтобы не привести письмо полностью:

Да, порой вдохновенные, не оставляющие равнодушными читателей материалы рождались, говоря словами поэта, в прямом смысле «из сора». Так было после посещения ярославской деревушки Масленниково – малой родины легендарной женщины, первой в мире космонавтки Валентины Терешковой. Недавно страна отмечала ее юбилей. Сколько высоких задушевных верных слов было сказано в адрес ее. Я эти слова сказал более четверти века назад в очерке «На доброй земле «Чайки». За этот материал и ряд других присуждена была мне премия Союза журналистов СССР. Кстати, на соискание этой премии выдвинуло меня не руководство «СЖ», как это полагалось, а частное лицо – Игорь Ростковский, сотрудник нашей газеты, в прошлом фронтовик. До этого представляли у нас ребят более гибких, приближенных к главному редактору. Они терпели фиаско. По поводу одного из них председатель комиссии по присуждению премий высказался даже так:

– Если этому товарищу вручить «Золотое перо», то тогда и всем пишущим в газеты вручать его надо, а Союз журналистов распустить.

После этого Ростковский собрал несколько вырезок с моими материалами и без какого-либо сопроводительного письма направил в комиссию. Там их прочитал завсельхозотделом газеты «Известия», член комиссии Иванченко. Очерки ему страшно понравились, но его удивило, почему нет при них «сопроводиловки», подписанной редакционным «треугольником». Позвонил главному редактору. И тому ничего не оставалось, как прислать сей документ.

Ну, да ладно. А тогда земляки Терешковой, только что вышедшей замуж за космонавта Андриана Николаева (говорили их сосватал Никита Хрущев), как будто чувствуя, что брак этот искусственный и долго не продержится, «охобачивали» на вечерках сальные частушки типа:

Наслушался я, будучи тогда в родных краях «космической женщины», многого. Но материал родился таким, каким вы можете прочитать его в приложениях к данной книге.

Мы жили тогда, повторю, в своей стране, в своем народе, шли вперед, оступались, смеялись, поднимались из грязи (даже обормот великий – мой зять Боря Чайкин научился завязывать галстук, перестал лаяться матом). Я же, приезжая в родную деревню, напротив, опрощался, ходил босиком по траве, редко брился, калякал о том, о сем с мужиками – словом, расслаблялся. Ко мне частенько в таких случаях, если совпадало время отпусков, присоединялся мой шурин – Гелий Скрицкий, дипломат, послуживший и в США, и в Китае, и в Индии, и в Индонезии. Это он, отпробовав первый раз с огорода моей матери ягод и зелени в росе, воскликнул:

– Мария Михайловна, позволить себе такую роскошь кушать свежайший, без химических примесей, выращенный под солнцем продукт может в хваленой Америке только миллионер.