Пока живешь, душа, - люби!..
Пока живешь, душа, - люби!.. читать книгу онлайн
Всю свою жизнь поэт Михаил Сопин говорил от имени военного поколения детей - тех, кого сначала калечила война, а потом добивала государственная система. Кто «не дополз, упал, не додышал», кто не должен был выжить…
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Твой суд и крест».
...Забыв одно,
Что в самый трудный час,
Припав к погостам тайным,
К обелискам,
Гулаговцы,
60
Солдаты,
Лишь на вас
Равняю путь
Далекий свой и близкий.
Корабль моей судьбы
Через ненастья
Идет еще.
И, дерзостью дыша,
Я понял:
Где идея выше власти -
Пригвождена
К распятию
Душа.
Вот почему
В года большой неволи
Хрипящее ронял:
«Ку-ка-ре-ку!
Реку
Грядущую
Свободу-долю!
Ко-пе-еч-ку
По-дай-те
Ду-ра-ку...»
Хрипел -
В карьерный известняк,
Сдыхал,
Со всей страною
Надрываясь вместе.
Но зов мой
На-гора не долетал
Сквозь горизонт
Рудничного созвездья.
Шаг третий
Мне всегда нравились стихи Варлама Шаламова – даже больше, чем рассказы. По-
добно прозревающему слепому, он открывает для себя в стихах мир. Сначала наощупь…
Потом вдруг видит на оттаявшей скале цветок, учится распознавать запахи, краски. И вот
уже для нас с такой же силой звучит симфония жизни. В стихах Шаламов именно поэт. А
в рассказах - аналитик.
Михаил Сопин прозы вообще не писал, поэт и аналитик в нем сливаются, а с годами
аналитик стал преобладать.
Есть еще один очень важный момент: Сопин пишет на несколько десятилетий позже.
Колымский страдалец исторически не мог видеть того, что открылось последующему по-
колению. С тех пор общественное сознание ушло далеко вперед. Уже издан «Архипелаг
Гулаг» А. Солженицына, раскрыты архивы НКВД…
61
В конце восьмидесятых двадцатого века в полный голос о лагерях еще не говорили и
Московское издательство стихи Сопина на эту тему отмело. А он входит в нее все глубже.
Поначалу это еще не раскрытие темы - скорее, ее предчувствие в знакомом песенно-
образном строе:
«На холме три тополя, три ракиты...»
«Без весла, без шеста я плыву на плоту...»
Но чем круче сворачивает он с освоенной дороги, тем труднее не увязнуть в трясине.
Стихи теряют прозрачность, становятся громоздкими, тяжеловесными, перегружены «не-
поэтичными» подробностями.
Я уже отмечала удивительную способность Михаила вживаться в прошлое. По на-
меку он способен вновь увидеть пережитое, как на фотографии. Однажды по запаху огу-
речной травы в нашем огороде восстановил полностью картину детства, описал, где эта
трава росла, как ее готовили для еды...
Вот он берет старое, бросовое, казалось бы, стихотворение, находит удачную строку
- по ней, как по проводнику, возвращается в полузабытое состояние... Но тогда еще не
было мастерства. А теперь - надо же! - получается свежо и интересно.
Первые годы после освобождения - психологическое, даже физиологическое непри-
ятие прикосновения к лагерной теме. Чтобы описать правдиво состояние заключенного,
надо было снова влезать в его шкуру. А организм отторгал: невозможно жить и дышать
так, как «это было там». Но незримое присутствие этой «шкуры» все равно постоянно
ощущалось:
И боль моя становится не болью,
А частью жизни, сросшейся со мной.
В то же время возвращение к тому состоянию сулило возможность освободиться,
скинуть с себя эту шкуру. Но она не сползала, приходилось сдирать вместе с кожей:
А на темном стекле
Обнаженно,
До резкого света:
Ирреальная явь,
Темно-красные слезы мои.
Подстегивало осознание, что он все же должен сказать за тех, кто «не дополз, упал,
не додышал»: «Кто не жрал наркомовского хлеба, не сможет передать его вкус и запах.
Говорить надо сейчас. Можно и потом, но потом будет другое».
... Каждый вечер Миша приносит мне новые пачки стихов. Я сначала прочитываю
добросовестно, но в какой-то момент останавливаюсь и дальше не хочу. Возникает пот-
ребность поберечь себя и читателя. Предлагаю сокращения, указываю на непонятность
для аудитории некоторых строф:
- За разъяснениями надо лазить в специальные справочники!
Миша молча сгребает листы:
- Дети разберутся!
Я понимаю, что сейчас должна проявить внимание и терпение, но… иду на кухню и
принимаюсь за приготовление ужина.
Спорим из-за уголовного жаргона, который я требую убрать - либо, в крайнем слу-
чае, делать сноски. Сходимся на компромиссах. Теме еще нужно вылежаться, отстояться,
на это потребуются годы.
62
В поисках энергетики стиха поэт ищет новые выразительные средства, появляются
словообразования типа: «слепо-зряще», «вожделюбы», «всезапойные катастрофы», «со
зрачками-зонтами», «крестико-звезды»...
(Сейчас искала это словосочетание и прочла полностью предложение: «На лице мо-
ем синем-пресинем СТАВЯТ крестико-звезды, Россия». Заметьте, в конце восьмидесятых
поэт еще выводит Россию из-под удара, обращается к ней как бы жалуясь. Пока еще она -
высшая инстанция: кто-то ставит крестико-звезды, а она, Россия, должна рассудить. Через
несколько лет он поправит: «СТАВИТ крестико-звезды РОССИЯ», без запятой в середине
строки.)
Пока для него самое страшное - «слепо-зряще и жутко реял идол вождя», «садист-
ские дознания в подвалах» и смак, с которым «дяди» из НКВД ломали подросткам кисти
рук. Пройдет немало времени, прежде чем поэт придет к выводу:
«Не в сталинщине только дело - народный зверь сжирал свое нутро».
Стихи на лагерную тематику впервые были включены в сборник «Смещение», издан-
ный в Северо-Западном книжном издательстве в 1991 году. Он увидел свет почти одно-
временно со сборником «Судьбы мой поле». Такой дружной публикации во многом спо-
собствовала потеря нашей семьей старшего сына Глеба - как видно, автора пожалели.
«Смещение» посвящено Глебу, и подросток на титульном листе (в графическом изобра-
жении художником А. Савиным) на него похож.
После выхода этих книг Михаил Сопин был принят в Союз советских писателей, ко-
торый через пару месяцев был преобразован в Союз писателей России. Его членом Миха-
ил оставался до конца своих дней.
Иронией судьбы сборник стихов Сопина в Архангельском книжном издательстве
оказался для вологодских авторов едва ли не последним. Издательства разделились. А у
Миши появилась присказка:
- Стоит мне куда-то вступить, все тут же разваливается. Издал книгу - не стало изда-
тельства. Вступил в Союз писателей - развалился Союз. Только-только начал превращать-
ся в полноправного гражданина СССР - рухнула страна.
* * *
На холме - три тополя,
Три ракиты.
Три тропинки во поле
Перевиты.
Первой - шел я в ночь свою,
Второй - в счастье.
Третьей - в землю отчую
Возвращаться.
В том и дело, Родина,
В том и дело:
Каждый думал - пройдено,
Значит, в дело.
Каждый верил - сказано,
Значит, к месту!
Отслужили слаженно
Злую мессу
Не царю небесному
Со владыкой,
А земному деспоту -
Дичи дикой.
Вместе славя, хлопали -
63
Врозь убиты.
На холме три тополя,
Три ракиты.
* * *
Со слепыми зрачками,
С обрубками крыл
Я по красному-красному полю проплыл.
Меж Цимлой и Соленым
Глотал плывуны,
Опираясь культями о стены страны.
Все здесь шло по модели,
Что преступный народ