Пока живешь, душа, - люби!..

гожелательное отношение, работа не принесла Михаилу удовлетворения. Он в то время

уже осваивал новые темы, рвался с ними к читателю, а его возвращали к старому. В конце

концов сказали: «Будем делать на основе «Предвестного света», в расширенном вариан-

те».

Это была обычная столичная практика - 50 процентов опубликованного (проверен-

ного), 50 - нового. Сборник «Судьбы мой поле» (1991 г.) Миша долгое время недолюбли-

вал и считал слабым, начиная с названия - хотя, по-моему, он не прав. Там много прекрас-

ных стихов, а маленькая поэма «Лунным полем, темным бродом» - шедевр.

Хочу обратить внимание читателя на цвето-звуковую гамму стихов того периода.

Она необычайно широкого диапазона. То автор идет словно бы наощупь («Ослепший

лебедь», «...Душа что-то ищет незряче...», «Пробежал по земле, заслонясь маскировочной

сетью от живой красоты...»), то широко раскрывает глаза и видит Россию с «багровым

закатом в полынную степь». Распахивает окно «в спелый дождь» и вспоминает «тени

дождей, отраженные в давнем окне». То же самое о звуках: от немого «Говоря, ты мол-

чишь, и смеясь, ты молчишь...» – до: «А я и сотой доли не сказал о том, что слышу, к по-

лю припадая».

У нас в детстве была такая игра. Надо крепко-крепко зажмурить глаза, и когда уже

привыкнешь к темноте, внезапно их открыть. Ярко, празднично вспыхивают словно бы

обновленные краски. Но - ненадолго. Потом опять привыкаешь к будничности.

Некоторые стихи интересны адресностью. Так, читая про «железобетонную эру»,

которая уходит, «от едких дождей опустив капюшон на глаза», я вижу поселок химиков

Кислотный на Каме, над которым в семидесятые годы всегда стояло «оранжевое небо».

А тополек из стихотворения «Протяни мне ладонь, тополек» рос под нашим окном в

Пермской квартире. Уходя в армию, наш старший сын Глеб переписал в свою записную

книжку это стихотворение: «Оно мне нравится, потому что я знаю этот тополек».

В последний год перед смертью Михаил пересмотрел свое отношение к сборнику

под влиянием читательской аудитории Интернета, которой оказалась близка эта интона-

ция.

* * *

Я не знаю

Судьбы бесприданее.

Но запахнет травою в укос!..

Ах, душа,

Не зови в поле раннее,

Где так нежно,

Так горько жилось.

Где то было:

Певали повечеру

О замерзшем в степи ямщике.

И лошадкины губы доверчиво

На моей замирали щеке.

Все пропало.

Вдруг рявкнули траками.

Рухнул храм.

Пала пыль по росе.

И пошла моя жизнь буераками,

Резко взяв стороной от шоссе.

Сколько лет было лютых и снежных!

69

Но едва лишь забьется «ку-ку» –

Пробуждается тихая нежность

Стебельком яровым на току.

Край полей,

Сторона аномалий,

Полюбил я печаль и вину –

Все, что женщины вдруг понимали,

В полыньи моих глаз заглянув.

Что прошел с той поры,

Что проехал...

Но с полей

Тишины и войны

Все зовет меня

Черное эхо

В две,

Навек болевых, стороны.

* * *

И стал я немым обелиском

Над степью,

Где все сожжено.

И плакал –

Из камня –

О близком,

О том, что вернуть не дано:

Где был

И жесток, и неласков,

И слышал,

Как рвано дыша,

Кричала во мне несогласно,

К любви призывая, душа.

* * *

Когда мы родились,

У нашего царского ложа

Российская мать

Опалила нас совестью глаз,

Чтоб праведно жили!

Где лгали за славу –

Сытожим:

В витрину столетья,

На общий обзор,

Напоказ.

И слаще не надо,

И горестней этого плена.

Пройдет наше время,

Покатится солнышко вниз.

Еще покочуй, моя нежность,

В раскатах вселенной,

К ракитам закатным,

К морщинам полей прикоснись.

70

* * *

Знаю, в хмурые дни

Ты подходишь к окну.

Что скрывать –

Всем нам хмарь да окно.

Ты обманешь себя,

Я себя обману,

Но скажу:

«Все забыто давно».

Говоря, ты молчишь.

И смеясь, ты молчишь.

Вряд ли только

В тревожной судьбе

Голосами дождей,

Лунным светом в ночи

Мы сумеем сказать о себе.

Даже в лучшие дни

Тишиной заперты:

Все скрываем, молчим да таим.

И лицо, и слова, и улыбка –

Не ты!

Только слезы у сердца - твои.

Может быть, с той поры

В нас осталось добро –

Задыхаться, страдая в тиши.

Мы с тобою –

Как старые письма на фронт...

Не пиши, что в груди,

Не пиши.

* * *

Чем дальше, тем выше

Дома –

Одиночества глыбы.

Распятое тело

Бетонные гвозди прожгли.

Все меньше на свете

Живых родничков и улыбок,

Наследственных песен

И древностей русской земли.

Зачем тут гаданья?

Всмотритесь, как в сумраке сером,

Плодя одиночек,

Стремится, не глядя назад,

Панельная морочь,

Железобетонная эра,

От серных дождей

Опустив капюшон на глаза.

71

* * *

Россия, Россия,

Приснись мне, как прежде,

С серебряной Ворсклой,

С костром на горе!

В судьбе моей осень.

Тускнеют надежды,

В которых так долго

Мог сердце я греть.

Зарядные вьюги

В глаза парусили.

Прошу на прощанье,

Пока не ослеп,

Приснись мне, Россия,

Приснись мне, Россия,

С багровым закатом

В полынную степь.

Ревет, пролетая,

Метель над крестами,

Грядут мои дни.

Заметет добела.

Любовь и печаль,

Я тебя не оставил!

Вся в памяти смертной –

Какой ты была.

* * *

Разбег и равнина!

Ответь,

Где предел тебе,

Воля?

В просторы врываясь,

Года разметав по пути,

Мои табуны

В предзакатном пластаются поле.

Нет власти над ними.

Не смог обратать и пасти.

Вина ль моя в том,

Что прошел по декабрьской дороге,

Не мною придуманной,

С горьким названием –

Жизнь?

Прости меня, месяц,

Попутчик полей круторогий,

За раннюю глупость

Тропинку в степи укажи.

И лунно, и звездно,

И свет из окошка у брода.

Прощально так помню –

Исхлестанный волнами челн...

Стою над обрывом,

Улыбчиво плачу о чем-то:

72

О раннем,

О позднем,

Да мало ли, друг мой, о чем.

* * *

Пока живешь душа, люби –

Холмы в пути или равнина.

Ты не могла хранить обид,

И потому сама любима.

Как травы юные свежи!

Как осени светла усталость!

Так мало остается жить.

Так мало

Выстрадать осталось.

* * *

Путь - дорога,

Раскатная, санная,

Лихо под гору

Шла до поры...

Все ли отдано

Нежное самое

Беззащитным сердцам детворы?

Сколько помнится,

Сколько не помнится!

Оттого-то и сердцу больней –

Все пронзительней

Свет над околицей,

Чистый свет

Остающихся дней.

73