«Атлас и шелк и мертвая рука…» [36]
Атлас и шелк и мертвая рука
Инфанты — смерть задолго до рожденья.
Сухая кисть — сухое вдохновенье,
И в мастерской протяжная тоска.
Карандашом запечатлев мгновенье,
Услышать ночь у самого виска,
Услышать, как, стеная, с потолка
По капле капает ночное бденье.
О в ту же ночь повержена громада
Всех корабельных мачт, снастей и звезд —
Ветрами победимая Армада.
На аналой склонясь, ломая рост
Часов — о сладость каменного всхлипа —
Молитва — долг безумного Филиппа.
«Склоненные рога, песок и ссора…»
Склоненные рога, песок и ссора
Плаща с быком — толпы и рев и плеск,
И тонкой шпаги неповторный блеск,
И смерть поет в руках тореадора.
В горах костра неугомонный треск.
Три карты — смерть. И не подымешь взора.
И после шпаг — язвительнее спора
Победных кастаньет голодный всплеск.
Любовь, любовь, сомкнувшая запястья!
И кисти рук, вкушая ночь и плен,
Изнемогают от огня и счастья.
И ревности и горести взамен
Поет вино в таверне Лиллас-Пастья,
И падает убитая Кармен.
«Еще любовью пахнет горький порох…» [37]
Еще любовью пахнет горький порох,
Еще дымится теплый пистолет,
Еще звезда хранит тугой рассвет
И туч растерянный и долгий шорох.
Еще — и не забыть суровый бред,
И в чернореченских скупых просторах
Снега, и стольких лет смятенный ворох,
Глубокий, снегом занесенный след.
Еще, — ах снежной пылью серебрится
Слегка его бобровый воротник,
И утром невообразимо дик
Покой непробудившейся столицы,
И слово смерть — в конце земной страницы
Коснеющий не вымолвит язык.
«В огне и дыме буйствует закат…» [38]
В огне и дыме буйствует закат,
Скелет звезды в тоске ломает руки,
И плачет он. Сухая тяжесть муки
Безмолвием умножена стократ.
Но оглушенные, немые звуки
Ползут, и за окном тяжелый сад,
Одолеваемый, — проснуться б рад
И вырвать ночь — из-под покрова скуки.
Зачем душа безумствует моя?
Непостижимого небытия
Великолепное недоуменье.
По желобу стекает ночь. Рука
Опустит ставень. Снова облака
Плывут, как прежде, в ночь, без возраженья.
«На первом повороте — ночь. А там…»
На первом повороте — ночь. А там,
За неизбежным поворотом — снова
Привычный хаос бытия земного
Прищурился, и кажется, что нам
Не одолеть вращенья карусели,
Что мы, наверное, осуждены
Толпой войти в безобразные сны
Земной, мимоструящейся метели.
Но вдруг протяжно взвоют тормоза
И остановится сердцебиенье,
И центробежный устремится ток,
И в широко раскрытые глаза,
Одолевая головокруженье,
Ворвется желтый, солнечный поток.
ПОСЛЕ СМЕРТИ [39]
1. «Огонь, слегка метнувшись, потухает…»
Огонь, слегка метнувшись, потухает
Не сразу загустеет воск свечи,
И золотая капелька стекает
И мертвые с собой влечет лучи.
Душа — ты капля золотого воска,
Путеводительница корабля, —
Там, за бортом, покинутая роскошь
Твоих полей и запахов, земля.
Душа, путеводительница белых,
Большим пространством вздутых парусов,
Душа, ведущая корабль тела
Вдоль призрачных и медленных валов.
Кто смертью назовет мое томленье,
И паруса, и ветр, и этот путь,
Исполненный такого вдохновенья,
Что я не в силах прошлого вернуть.
Душа, о капля стынущего воска,
Ты телу путеводная звезда,
Когда оно, забыв земную роскошь,
Уходит в призрачные холода.
2. «Судьба работает в убыток…»
Судьба работает в убыток:
Напрасно силится она
Лучистый выплеснуть напиток
Упокоительного сна.
По смерти, вдруг, как бы спросонок,
Освобождается, спеша,
От надоедливых пеленок
Неугомонная душа.
И память, стертая до лоска,
Не сохранит для новых бурь
Удушье ладана и воска
И эту бедную лазурь.
Летит, в пространства тяготея
И от земли оторвана,
Разбуженная Галатея,
Поработительница сна.