Встреча в Тельгте. Головорожденные, или Немцы вымирают. Крик жерлянки. Рассказы. Поэзия. Публицистик

кто дух эпохи верно распознал,

где — с большинством в две трети — в страхе рабском

дурак рыдает под дождем ноябрьским.

9

РАСТУТ УКРЕПЛЕНИЯ

Страна — кормушка для вороньих стай.

И ночь оглашена кошачьим ором.

Собачьи свадьбы под любым забором.

А мы опять — за всех плати давай!

Богатый наш кусочек многим лаком!

И входит в дом спланированный страх:

ноябрьская страна, стань неприступным замком,

и пусть трепещут — негр, еврей, феллах!

Границей Польша стать должна с Востока, —

так нам велит история. Постройка

стен и фортов — любезная затея!

Лишь Гельдерлин среди валов и рвов

перепоясан, словно портупеей,

простой котомкой с томиком стихов.

10

ЛИСТЬЯ ОПАЛИ

Пустой орех, ореха дерево пустое.

Полны корзины: мне чернильной чернотой

невинность скорченную пачкать. Из настоя

отвара горького здесь вечный причет мой.

Вот-вот заварится по-новой эта каша.

Зальет асфальт бодягой социума. Или

неужто вечен островок — автостоянка наша, —

останется? когда — вновь в ногу, как учили,

протопают безликие, опять пустым законом

пренебрегая, — экая помеха!

И руки вскинутся в приветствии знакомом.

И рев, влюбленный в собственное эхо,

заглушит — трах-тах-тах — смешной далекий звук.

О! Слышишь, вновь упал орешек: стук!

11

ПОСЛЕ ПРИСТУПА

Страна — вся в насморке. Грипп входит в ноябре

во двор, приют себе находит в детворе.

И нам возвратной эпидемией грозят

микробы, мнившиеся мертвыми. Наш взгляд

тогда туманится, глаза слезятся, крови

боясь, бросаемся искать платки, салфетки;

старинный крик и плач, увы, нам вечно внове,

и вот, хрипя, считаем капли из пипетки.

Проходит приступ. Кашель делается тише.

На этот раз, похоже — с потом вышел

злосчастный вирус, канул в мир легенд.

И в теледиспутах нашел свой happy end.

Там за студийными, сортирными закрытыми дверьми

дебаты: как людьё порой становится зверьми?

12

НА ВИДУ

Спустись, туман! Нас спрячь, укрой навечно!

Тут нас застукали (хоть преступленья нет).

Наш пересоленный, прокисший винегрет

гостям предложен был, и так чистосердечно,

как лишь бывал министр Блюм в речах когда-то.

Но жили мы в кредит. Оплачен счет не нами.

И кто-то (Сам ли — Тот?) уже узрел в тумане

грядущих выборов расклад и результаты.

Все разнаряжено, усреднено, вновь, — разом

всю классовую рознь забыв, — мы вместе.

Ни запашка, — (о нет!) — совсем не пахнет газом.

И третья лишь строфа звучит (чуть слышно) в песне.

Нам в стане победителей покойно и отрадно

жилось. Но бьет единство нас нещадно.

13

КТО ГРЯДЕТ?

На светлой сини — ноября графит.

Подсолнух черный, как модель, один стоит.

Уже потухли и шиповника кусты.

Пустой орех — внутри пустой же высоты.

Безлиствен лес посереди земли.

Слышна — пока учебных стрельб — пальба вдали.

Туман от глаз упрятал рознь и срам.

Ах, так бы выключить грядущий ор и гам!

Сюда идущий, множится, идя?

Запрогнозированный ураган

себя растратил каплями дождя.

В порядке скарб. Не подтекает кран.

Уже известно, чем одаривать кого.

И над Страной-Ноябрь нависло Рождество.

ПУБЛИЦИСТИКА

Essay

© И. Млечина, перевод на русский язык, 1997

РЕЧЬ ОБ УТРАТАХ

(Об упадке политической культуры в объединенной Германии)

ЙЕЛИЗ АРСЛА

АЙШЕ ЙИЛЬМАЗ

БАХИДЕ АРСЛА

Памяти трех убитых в Мёльне турчанок посвящается

В конце нынешнего лета, как и все последние годы, мы попытались несколько отдалиться от своего «трудного отечества» на небольшом датском острове, хотя и знали, как быстро — стоит только руку протянуть — преодолевается столь ничтожное расстояние, тем более в кризисном месяце августе. За год до этого наши каникулы прошли под знаком провалившегося путча в Советском Союзе, шедшем к своему развалу; этот путч вызвал у нас своеобразную радиоманию; двумя годами раньше с нашим островным существованием покончил кризис в Заливе, ставший главным событием для средств массовой информации: мы были не в состоянии отключиться; нынешним же летом нас настигла Германия.